Была еще презентация журнала «Ясная Поляна» в Доме журналистов при большом стечении публики. И встреча с редакцией «Иностранки» в кабинете главного редактора. Добрая и деловая: беседовали о литературе и договаривались о планах публикаций.
Потом отправились в Ясную Поляну. По пути, как принято, остановились в Туле, в только что отреставрированном представительстве толстовской усадьбы, где расположились издательский дом, галерея, книжная лавка и музейно-туристические службы. К нашему приезду во дворе под красными зонтиками были накрыты столы с выпивкой и легкой закуской. Мы чокнулись с Павичем, и я поинтересовался: «Господин Павич, а как к вам можно обращаться проще, по-человечески?» «Зови просто Милорадом», – улыбнувшись в усы, ответил он. Ясмина же, успевшая внимательно ознакомиться с моими сочинениями о Павиче и обнаружившая там зерно сомнения в реальности павичевского существовании, предложила нам с ним немедленно сфотографироваться, дабы всякие сомнения и в будущем более не возникали. Что мы немедленно и сделали.
Несколько светлых, теплых, праздничных яснополянских дней слились в один почти бесконечный – посему отмечу лишь некоторые детали. Как хороша была пара, нет, не только Ясмина с Милорадом, но и Милорад с Ильей Владимировичем Толстым, правнуком. Единственные из всех нас одетые в белоснежные рубашки с галстуками, в накинутых на плечи пиджаках, они и выглядели, и были настоящими аристократами, гуляющими по дорожкам барской усадьбы. Оба они родились в Югославии, с разницей в один год, так что им было о чем поговорить и что вспомнить.
Мы не ходили толпой, но все как-то постоянно были вместе. И вдруг однажды Ясмина с Милорадом напрочь исчезли. Их не было час, два, больше. Меня, вроде как «почти приятеля», отрядили проведать их номер. Я вежливо и без особой настойчивости постучался. Мне тотчас открыли и пригласили. Оказалось, они, как молодые влюбленные, в уединении пили шампанское. Я посчитал своим долгом быстренько ретироваться, но нет – меня оставили, и мы зависли уже вместе. Говорили, естественно, о Толстом.
Осталась и грустная нота. Ездили в Кочаки. Там, возле Никольского храма, – родовое кладбище Толстых, где похоронены его предки, близкие, некоторые дети и потомки. Поклонились и могиле годом раньше ушедшего Никиты Ильича Толстого. В каком жутком сне можно было себе представить, что жизнерадостный, красивый и счастливый Илья Владимирович буквально спустя считаные дни тоже обретет здесь свое последнее пристанище.
И опять, спустя время, – «Иностранка». Павич должен был выступить в конференц-зале перед журналистами. Меня предупредили, что по независящим от него причинам он задерживается на неопределенное время. Я сидел у себя в «Литературке» и время от времени позванивал осведомленным лицам. Наконец сказали: через полчаса будет. Я отправился в «Иностранку» и, конечно, опоздал. В зале не было уже ни одного места, даже стоячего, пришлось пристроиться в дверях. Павич говорил. Я не успел еще вникнуть в его слова, но тут он меня увидел и, прервав речь, помахал рукой: «Игорь, иди сюда!» – и указал беспрекословно на место рядом с собой и Ясминой. Все присутствующие обернулись на меня, некоторые – с завистью. Но без злобы – все же интеллигентные люди. Как оказалось, то была наша последняя встреча.
Выходили его новые книги. Павич стал фантастически знаменит. А я все надеялся попасть в Белград, чтобы хоть разок прогуляться с ним по берегу Савы. Уже не прогуляюсь.
Зато точно знаю, куда он ушел и где его искать. В «Хазарском словаре». Причем не в переносном, а в буквальном смысле – среди новых его героев, которые, знаю, появляются там сами по себе при очередном прочтении. По большому счету – все там будем.
