Мари улыбается в ответ, и Джулиан тоже расплывается в улыбке. Диву даюсь, как ему удается себя контролировать. Разум Мари напоминает кишащую червями яму, и мне хочется топтать их, пока под ногами не зачавкает слизь. А Джулиан, засучив рукава, сует руки в копошащуюся массу и начинает споро сортировать червей.
— Поговорим о Габриэле, мисс Ланжерон?
— С удовольствием.
— Под этим прозвищем скрывается мой племянник, Марсель Дежарден?
Такого вопроса я не ожидала. Ведь я же была уверена, что все мои слова для него — горячечный бред, который можно смело пропустить мимо ушей. А оказалось, что он принимал к сведению каждое слово.
— Конечно же — нет! — вспыхивает Мари. — Как вы могли такое подумать?!
— Приношу вам извинения, голубушка, я и в мыслях не держал заподозрить вас в чем-то неподобающем, — тут же отступается Джулиан. Заходит с другого конца: — Так кто же такой Габриэль?
— Мой ангел-хранитель. Вы можете не верить мне, сэр, но это так. Он все про всех знает. Он может читать в душах и видеть самые темные, самые потайные уголки. Когда я упомянула моих кузин, Флоранс и Дезире Фариваль, он рассказал про них всю правду. Как они выглядят, откуда родом… и кое-что сверх того. — С хитренькой улыбкой она косится на меня, давая понять, что раскусила мои грехи.
— А когда именно вы беседовали с ним про барышень Фариваль?
— Еще до их приезда. Он такое про них рассказывал, такое! Я ждала увидеть двух чудовищ, блудницу и убийцу, но они оказались обычными девушками! И Флоранс так мило опекала свою сестру! Меня переполнила жалость, и я попросила Габриэля дать им шанс очистить душу страданиями, дабы они избежали ада. Ты должна быть благодарна, Флоранс, ведь не всякий грешник удостаивается такой милости!
— Ты нарисовала знак на доске, чтобы заставить меня страдать, — осознаю я, но, увы, слишком, поздно.
— Да, — соглашается Мари. — Это Габриэль мне приказал. И он снова оказался прав. Тебе ведь было плохо, не так ли?
— Что это за символ?
— Никакой не символ. Просто цифра три.
— Но что она означает?
Задумавшись, Мари накручивает на пальчик ленту чепца — некогда белую, но уже посеревшую от вокзального дыма.
— Не знаю, — легко сдается она. — Мне было велено ее нарисовать, вот я и нарисовала. А там уж не мое дело.
— А где происходили ваши разговоры? — снова спрашивает Джулиан.
— У меня в комнате. Если Приснодева принимала ангелов в своих покоях, то в этом не может быть ничего предосудительного!
Вот почему Олимпия слышала бормотание из-за стены. Она-то думала, что сестра проводит ночь в молитвенных бдениях, а та вела беседы со своим ангелом. Ангелом с опаленными крыльями.
— В первый раз я повстречала его в прошлом году, рано поутру в День Богородицы, что весьма символично. Он был в нашей гостиной. Сначала меня немножко напугали его шрамы, но он заговорил со мной так ласково! Сказал, что знает все мои чаяния, знает, как я мечтаю о святости. Он и прислан для того, чтобы помочь мне ее достигнуть. Но дорога к святости лежит через послушание, поэтому я в точности должна исполнять все, что он прикажет. Я поклялась ему в этом. Но мама… когда я рассказала ей про Габриэля, она пришла в неописуемую ярость. Кричала, чтобы я не смела даже думать о нем, чтобы навсегда забыла его лицо и имя. В тот вечер я плакала, пока сон не смежил мне веки, а разбудило меня его касание. Он преклонил колени у моей постели! Я объяснила ему, что мой долг — почитать мать и выполнять ее приказания. Тут он рассмеялся и сказал, что снимает с меня это обязательство, потому что моя мама — вавилонская блудница и держит дом, в котором люди предаются разврату. Это было так неожиданно, что я не смогла ему поверить… И горько поплатилась за свое неверие!
— Он повез вас туда?
— Да, он вывел меня через черный вход — у него был ключ. Потом взял кеб и повез меня в тот дом. Мы поднялись по узкой темной лестнице и очутились в какой-то комнатушке. В стене было проделано отверстие. Он приказал мне смотреть. Это было как видение ада! Мне пришлось смотреть очень долго, потому что он держал меня за плечи и не отпускал. А потом я увидела там мою маму. Лицо ее скрывала вуаль, но я опознала брошь… Эту брошь я приколола тебе на грудь, Флоранс, чтобы ты тоже была отмечена алым клеймом позора.
