Джулиан уже у входа, когда я, опомнившись, бросаюсь вслед за ним. Над нами нависают арочные своды, черные и бархатистые от копоти. Бесконечно длинный поезд попыхивает дымом, как плохо вычищенный камин, и толпа пассажиров течет к нему толчками, вплескиваясь в узкие двери. Мужчин не так уж много, потому как рабочее время еще не закончилось, зато полным-полно решительных мамаш, которые, размахивая шляпной коробкой в одной руке, а другой прижимая к груди ревущего младенца, громогласно поторапливают стайку отпрысков. Провинциалки, совершившие набег на Пикадилли и Оксфорд-стрит. Для жителей пригородов нет лучшего развлечения, чем прошвырнуться по столичным магазинам. Когда последние пассажирки, кряхтя, забираются в вагон, проводники как по команде с громким щелчком захлопывают двери. Поезд змеится прочь, а на перроне остаемся только мы с Джулианом. И Мари Ланжерон.
Она сидит на сундуке в дальнем конце перрона, под тонким, похожим на стебель столбом, с которого свисает хрупкий бутон фонаря. Опознать ее легко. Девушки ее лет редко надевают к траурному платью чепец вместо шляпки из подкрашенной соломки. Но Мари считает, что белый чепчик сойдет за апостольник. В чем-то она права. С первого взгляда ее легко перепутать с монахиней. Но чем ближе мы подходим, тем больше Мари напоминает мне богатую, избалованную девчонку, которой хватило цинизма нарядиться сироткой из приюта и прийти в таком виде на маскарад.
Заложив пальцем молитвенник, Мари созерцает нас молча и с задумчивым интересом. Лишь когда мы подходим поближе, она машет приветственно.
— Наконец-то вы пожаловали. Я уж думала, не придете попрощаться. Вас Олимпия сюда послала?
— Нет, — отвечаю я. — Сначала мы побывали в церкви.
— Ой, правда? — Глаза Мари блестят, как две оливки в масле. — Это добрый знак, милая Флоранс! Каких только предлогов ты не выдумывала, чтобы не посещать дом Божий. Твои отговорки всегда звучали так жалко. Да и вам, мистер Эверетт, сходить в церковь не помешало бы. Дезире мне все-все рассказала! — Ее звонкий от восторга голосок истончается до визга.
Джулиан дергает головой, как от удара в челюсть, но я не даю ему времени на оправдания.
— Признавайся, ты привезла Дезире в церковь затем, чтобы ее увел оттуда Габриэль?
— Ну конечно же! — сияет кузина и вдруг переспрашивает обеспокоенно: — Надеюсь, она вела себя подобающе? Не кричала же, правда? Крики в храме кощунственны, а не в ее положении лишний раз гневить небеса.
— Нет, она ушла с ним тихо.
— Вот и славно, — говорит Мари. — Вот и умница. Это ей зачтется.
Свет меркнет перед глазами, и в образовавшейся тьме, как на холсте, воображение наносит недостающие штрихи.
Вот Габриэль склоняется над Дезире. Рука скользит все ниже, оглаживая плечо, скатываясь по мягкому холмику груди.
«А тот демон… он говорил, что людьми можно управлять только через боль».
«Он сказал, что выпустит мне кишки и заставит смотреть».
Нет, он не заигрывал с моей сестрой. Он приставил нож к ее груди. И Дезире была абсолютно уверена, что стоит ей пискнуть, как он заколет ее прямо в церкви.
…Потому что она его хорошо знает…
— Гадина! — сдавленно вскрикиваю я. — Где моя сестра? Отвечай, куда твой подельник увел Дезире?!
Медленно, с чувством собственного достоинства Мари встает и посылает мне ледяной взгляд. Так хозяйка плантации ставила бы на место не в меру горластую негритянку.
— Не кричи на меня, Флоранс. Если ты рассчитываешь на ответ, изволь задавать вопросы так, чтобы на них хотелось отвечать. Это элементарная вежливость.
— Ах ты, тварь!
Так бы и бросилась на нее, но Джулиан хватает меня за локти и рывком прижимает к себе. От внезапности нападения я теряюсь, цепенею. Впервые он применил ко мне силу. Что же будет, если я начну вырываться? Пощечиной меня утихомирит?
— Тссс, Флора, тссс, — шепчет Джулиан мне на ухо. — Криком вы от нее ничего не добьетесь. Лучше я сам с ней поговорю.
Дождавшись судорожного кивка, он разжимает хватку и выступает вперед, заслоняя меня спиной. Проделывает все это спокойно и ловко, точно колоду тасует.
— Вы, мисс Ланжерон, имеете безусловное право отвечать только на те вопросы, которые сочтете уместными, — говорит он доброжелательно. — Договорились?
