Дезире нигде нет.
Мы ищем ее в комнатах на первом и втором этажах, снова взбегаем наверх и колотим в дверь гостевой спальни, прежде чем выясняется, что она не заперта. Шторы в комнате опущены, кровать заправлена гладко, как по линейке, на туалетном столике выстроились в ряд гребни и щетки. Распахнув платяной шкаф, я вижу, что разноцветные наряды Дезире аккуратно разложены на полках, но это еще ничего не значит. Платья пришлось распороть в расчете на долгое хранение, они не подошли бы для побега, а рассовать их по чемоданам у Дезире не хватило бы времени. Вчера она была так взвинчена, что разумных действий от нее ждать не приходится. На всякий случай проверяю шкатулку на каминной полке и там, где были украшения, вижу лишь пыльную шелковую подушечку. Медальон Дезире забрала. Это внушает надежду, что она пустилась в бега, а не наложила на себя руки, после того как я наотрез отказалась ее убивать.
Нет, не могла она рассечь нить своей судьбы. Дрогнула бы рука, нож выпал бы из немеющих пальцев. Слишком сильна в ней жажда жизни. Если понадобится, она, как героиня Бичер-Стоу, будет прыгать со льдины на льдину, но не уйдет под воду. Я знаю свою сестру. Не так хорошо, как думала, но все равно знаю.
Умом-то я понимаю, что настало время ее отпустить. Дальше пусть сама как-нибудь. Если я привожу ее в такой ужас, то где угодно ей будет лучше, чем подле меня. Даже в содержанках. Но последняя строка пламенеет перед глазами.
«Черный бархат, одна штука».
Иветт вписала мою сестру в накладную, пометила как вещь. Тетя не успела бы показать записку своему агенту: пока Иветт отсутствовала, бумажка была у меня. Но ничего не мешало ей науськать Габриэля на Дезире. Это ведь с ним она встречалась в ту ночь. Может, сама провела его в дом, а потом они повздорили, и подельник нанес ей смертельный удар. Но про Дезире он знает. Не зря он кружил у дома, когда она шла на свидание к Марселю. Выжидал, вынюхивал. Если я не доберусь до нее первой, то доберется Габриэль.
Сжимаю кулаки, разглядывая костяшки — единственное место, где моя кожа бывает по-настоящему белой, — и даю клятву всем богам Старого и Нового Света, что Габриэль сдохнет прежде, чем сможет продать Дезире. Ее или кого-либо еще.
Мистера Эверетта нахожу в холле, где он о чем-то говорит с Олимпией. Кузина одета в привычный траурный наряд вместо дорожного платья, но по саквояжу у ее ног я догадываюсь, что Олимпия собралась в путь. А безмятежное выражение лица свидетельствует о том, что Джулиан ничего не объяснил ей про материну профессию. Пожалуй, он прав. Не стоит отправлять ее в Индию с таким напутствием.
— Олимпия, ты не знаешь, куда подевалась Дезире? — с лестничного пролета кричу я.
— Знаю, — равнодушно отзывается кузина. — Уехала в церковь.
— В церковь?!
Это последнее, что пришло бы мне на ум. Неужели я волновалась понапрасну?
— Ну да. Я слышала, как они шушукались с Мари, пока вы с мсье Эвереттом разговаривали наверху. Дезире плакалась у нее на груди, бормотала, что совершила какой-то тяжкий грех. А Мари отвечала, что ей срочно нужно на исповедь. Ну, это же Мари! Другого совета от нее не дождешься!
Олимпия вздыхает и закатывает глаза, как всегда, когда перечисляет причуды святоши-сестры. Тут бы мне и успокоиться, ведь Мари мухи не обидит, но комок тревоги разбухает в груди.
— Как давно уехала Дезире?
— Часа четыре назад. Вместе с Мари и укатила. Та обещалась подвезти ее в церковь по дороге на вокзал Виктория.
— А я и забыла, что Мари сегодня уезжает в Льеж!
— Я предлагала ей попрощаться с тобой, но она сказала, что в том нет нужды. Все равно вы еще встретитесь. Надо полагать, на небесах, — фыркает Олимпия. — Да и Дезире торопилась на исповедь… Флоранс, что-то не так?
— Пока что не знаю.
В кебе вместе с Мари и уж тем более в церкви Дезире будет в безопасности. Не нападет же на нее Габриэль в людном месте и среди бела дня! Но четыре часа — долгий срок. Она могла покинуть убежище, а в Лондоне полно закоулков и подворотен.
