И в тот момент, когда он уже был готов с мучительным стоном рухнуть на колени, все прекратилось. И лес и холм исчезли. Мы стояли в высоких и светлых чертогах. В самом сердце Эретуса.
Я пришла туда, откуда начался мой путь. После веков добровольного изгнания, пережив всех своих родных и весь свой народ, я вернулась туда, где однажды затеплилась искорка моей жизни. Я вернулась в свой дом…
Дом! Почему же так сжимается сердце от этого слова? Почему моя радость обернулась пронзительной болью? Почему на моих глазах слезы не счастья, а печали?
Я стояла, застыв, как соляной столб и безмолвно взирала на алмазный пол, на стены из горного хрусталя, на расцвеченный солнечным светом высокий сводчатый потолок… Здесь все сияло и искрилось, будто вот-вот откроются двери и в этот зал хлынут толпы придворных, согнуться в учтивых поклонах кавалеры, смущенно захихикают дамы, пряча за изящными веерами смущенные лица… А потом затрубят герольды, и толпа замолкнет, с почтительным поклоном приветствуя своего короля. И он войдет. Эсольмиран Тильнаминуэр. Такой прекрасный и непоколебимый, как камень Нуэд в главном храме. Удивительно родной и близкий в своих белых с серебром одеждах, струящейся мантии и с венком из сарвейских роз на белокурых волосах. А рядом с ним она — его жена, его спутница, мать его детей. Королева Альмиранна…
Но этого никогда уже не произойдет. Я понимала тщетность своих фантазий, но острая боль, пронзившая мою душу, никак не хотела отступить и оставить меня в покое. Меня вдруг охватило непреодолимое желание упасть на гладкий холодный пол, кататься по нему с диким воем и рвать на себе волосы, в безумном крике срывая горло. Захотелось биться в истерике, расцарапать себе лицо, оросить эти стены собственной кровью, а потом забиться в самый дальний угол и выть, выть, выть — точно бешенное животное…
Понятное дело, я не сделала ничего из перечисленного. Королевы не впадают в истерики. Они сильные и хладнокровные… Я лишь до боли закусила губу, не замечая, как зубы вонзаются в нежную плоть, как лопает кожа, а по подбородку стекает тонкая струйка крови, смешиваясь со слезами. Я всего лишь стояла и смотрела на два хрустальных трона на возвышении прямо перед собой. И не могла оторвать взгляд… Пока не услышала судорожный вздох, и тяжелое мужское тело не рухнуло камнем у моих ног.
Это заставило меня оторвать взгляд от возвышения и посмотреть вниз. Жестокая судорога овладела Айрениром, заставляя его тело выгибаться под немыслимым углом. Я видела, как его скрюченные пальцы пытались впиться в алмазный пол, но лишь скользнули по гладкой поверхности, оставляя красные разводы. Он хрипел, не в силах сделать и глотка воздуха, а на его губах показалась кровавая пена. Его убивала светлая энергия. Та, которой был пронизан здесь каждый миллиметр пространства. А еще его убивала моя боль, которую я, сама не заметив, выплеснула на него, воспользовавшись нашей связью.
Несколько мгновений я в оцепенении разглядывала его. Где-то на задворках сознания мелькнула отрешенная мысль: это я его убиваю. Я завлекла его сюда, чтобы свершить свою месть. Око за око, зуб за зуб. А потом меня саму будто разорвало на части. Это моя боль прошла через него и вернулась назад, став в десять раз больше. И когда я это поняла, я закричала.
Упав на колени рядом с мужем, я молилась лишь о том, чтобы было еще не слишком поздно. Пока губы бессвязно шептали молитвы, руки жили своей жизнью, выполняя до автоматизма доведенные движения. Разорвать мундир и рубашку, оголить грудь. Теперь левую ладонь на область сердца, правую — на горло. Отрезать доступ светлой энергии, перекрыть все каналы. Теперь осторожно, по капле, оттягиваем ее на себя. Вот так, не торопясь. Это все равно, что тянуть застрявшее в груди зазубренное лезвие: невозможно, но необходимо.
Едва я замкнула на себя ауру Айренира и отрезала доступ светлой энергии, его тело расслабилось и обмякло. Он потерял сознание. Что ж, это было даже лучше. Пусть отдохнет.
Полчаса спустя, очистив ауру мужа от чужеродной силы, я начала осторожно вливать в него те крохи тьмы, до которых могла дотянуться.
