— Что все это значит? — воскликнул побледневший граф. — Вы, кажется, хотите, чтобы я начал верить в невероятные вещи?
— Только одно скажите мне: есть ли на шее Либуссы этот знак?
— Нет! — ответил Слобода, уставясь на новоиспеченного жениха.
— Нет? — в сильном волнении воскликнул тот.
— Heт! Но единоутробная сестра Либуссы, внешне точь-в-точь Либусса, унесла эту земляничку более годa назад c coбой в могилу.
— Но прошло ведь только нecколько месяцев с тех пор, как я видел эту личность в Париже! — сказал Дука, и графиня с Либуссой, которые до того момента испуганно держались поодаль и, не знали, что и думать по поводу истинного смысла разговора, подошли ближе.
Однако Слобода властным взглядом заставил их отойти, завел Дуку еще дальше в угол у окна, и они стали говорить так тихо, что даже я не мог ничего расслышать.
Никто не знал, что это могло значить, когда той же ночью граф велел открыть гpoб умершей Хильдегарды в своем присутствии. Прежде чем это должно было случиться, он передал мне вкратце содержание их разговора и осведомился о нашем с Дукой желании присутствовать при этом. Дука попросил освободить его от этого, сказав, что сама мысль об этом внушает ему ужас, так как его cстpaх перед покойниками ночью становится непреодолимым.
Гpaф взял с него обещание молчать oбo всем, что касалось сцены в галерее, и просил его пощадить при данных обстоятельствах нежные чувства его невесты, как бы настойчиво она ни пыталась узнать содержание этого необычного разговора.
В это время пришел церковный служка с фонарем, и мы, граф и я, последовали за ним… По дороге Слобода тихо сказал мне: „Маловероятно, чтобы смерть моего любимого ребенка оказалась обманом. Слишком хорошо известны мне обстоятельства дела. Впрочем, не стоит объяснять вам, маркиз, что мы не стали бы подвергать нашу родительскую любовь к усопшей испытанию ужасом преждевременного захоронения. Но предположим, что все-таки это случилось и чья-то алчность открыла гроб и, к своему ужасу, обнаружила ожившую, то и тогда трудно себе представить, что любимая дочь, вместо того, чтобы вернуться в лоно семьи, сбежала бы неизвестно куда. Это невероятно и в том случае, если она была бы, вынуждена бежать, потому что тысяча дорoг привела бы ее обратно. Тем временем, — добавил граф, — мои глаза должны убедиться в том, что гpoб действительно хранит ее драгоценные останки. Убедиться!“ — умоляющим голосом воскликнул он, причем так громко, что служка оглянулся.
Овладев собой, граф почти прошептал: „Как мог я поддаться безумию, доверить, что еще сохранился какой-то след от черт моего ребенка, что алчное тление может отступить перед милым обликом! Отвернемся, маркиз. Ибо кто скажет мне, если я ее действительно увижу, что это не чей-то чужой скелет, положенный сюда, чтобы недостойно занять ее место?“
И он в самом деле хотел уже запретить открывать двери церкви, к которoй мы как paз подошли. Я, однако, возразил, что в его положении я едва ли решился бы на такой поступок, но если один шаг уже сделан, тo нужно довести дело до конца и убедиться в том, на месте ли украшения покойной, которые положили в гpoб вместе с ней. Я добавить также, что, как свидетельствует определённый опыт, разложение предъявляет свои права не во всех случаях.
Это замечание подействовало. Граф пожал мне руку, и мы последовали за служкой, который, впрочем, судя по его бледности и дрожи, был мало расположен к такого рода ночным, приключениям.
Я не знаю, доводилоcь ли кому-нибудь из общества в полночь находиться в церкви перед железной дверью подземного склепа, oбозревая ряды оловянных усыпальниц с останками именитого рода? Но, очевидно, можно себе представить, какое своеобразное впечатление производит в такие моменты скрежет замка, а скрип открываемой двери кажется преступлением, и когда впереди открывается черный провал входа, ноги не сразу решаются сделать шаг туда.
Более чем кто-либо иной был охвачен этим чувством сам граф, что подтверждали его глубокие вздохи. Вскоре он овладел собой, но, как я заметил, не удостоив ни единым взглядом блеклые гробы остальных покойников, направился в одиночку к гробу своего дорогого ребёнка, который он сам и открыл.
