– Нет, маркиза, в то прекрасное время она ровно ничего не подозревала. И я не уверен, узнала ли она это позже, после нашей разлуки. Ведь я больше никогда не видел ее…
– И вы тоже, ваше величество, не знали даже имени этой девушки? – спросила Жанетта. – Вот действительно романтическое приключение! – Теперь в ее голосе звучали явная зависть и ревность.
– Имя ее я, конечно, знал, – ответил Людовик, – но оно навсегда скрыто в тайниках моего сердца. Мне не пришлось видеть даже мальчика, которому она подарила жизнь вскоре после моего отъезда. Когда я потребовал привести его ко мне, то мне доложили, что он пропал без вести. Я сердился, негодовал, велел отыскать его, но все мои усилия, увы, были напрасны.
– И это воспоминание до сих пор поддерживает в вас чувство любви к этой девушке? – снова вставила Жанетта.
– С тех пор прошло двадцать четыре года, маркиза, – продолжал король. – И когда я оглядываюсь на это прошлое, то всегда удивляюсь, как быстро промчалось время. Однако каким образом мы с вами дошли до этих печальных воспоминаний?
– Они меня живо интересуют, ваше величество.
– Да, потому что речь идет хоть и о несчастной, но все‑таки любви.
– О любви, никогда не умирающей, не исчезающей даже под бременем времени. И, откровенно говоря, я очень и очень завидую этой девушке.
– Ах, маркиза, давайте лучше жить настоящим… Сегодня вечером я вместе с министрами приду к вам пить чай. Все мы убедились, что нет хозяйки более любезной, остроумной и очаровательной, чем вы, маркиза, – сказал Людовик, поднимаясь с софы. – До свидания, моя дорогая.
Уходя, король склонился перед Жанеттой и почтительно поцеловал ее хорошенькую ручку. Выражение торжества мелькнуло у нее на лице, а в оживленных глазах блеснуло сознание полного удовлетворения. Она чувствовала, что сегодняшний визит короля и их разговор положили начало исполнению ее заветнейшей мечты. С сегодняшнего дня она вступала в давно намеченную роль при дворе. Гордо выпрямившись, она подумала, глядя вслед ушедшему Людовику:
«Ты лишь раз в жизни любил настоящей, искренней любовью и, что бы ты ни говорил, ты любишь эту женщину до сих пор… Но кто же она?.. Я должна это узнать и непременно узнаю. Тебе сказали, что она умерла, а сын ее исчез… Но мне кажется, что так тебе сказали лишь для того, чтобы навеки разлучить с ней и успокоить тебя. Но внутренний голос говорит мне, что живы и она и твой сын… А вдруг ты найдешь ее, снова увидишь, и старая любовь проснется и вытеснит из твоего сердца всех, кто занимает в нем хотя бы второстепенное место?..»
– Нет, этому не бывать! – громко произнесла маркиза, и на лице ее появилось выражение непреклонной решимости.
«Во всяком случае, я должна узнать ее имя, – сказала она себе. – Я должна узнать, жива ли она. О, я выманю у тебя ее имя! Или всеми силами постараюсь выведать у придворных, которые уже и теперь преклоняются предо мной. Знайте же, господа герцоги, графы, министры и советники короля, что я буду властвовать над вами… Я хочу обладать вами, ваше величество, безраздельно. И все, кто попытается встать на моей дороге, должны или уступить – или бесследно исчезнуть».
Абу Коронос, назначив своим наследником Марселя и завещав ему святое дело мести, совершенно успокоился. Он наконец освободился от угнетавшей его тайны. Никогда еще в течение последних томительных лет, проведенных в мрачной Бастилии, не дышалось ему так легко и свободно.
Он проспал несколько часов кряду, и лишь тяжелый кашель да старческое удушье прерывали его сон.
Когда на другой день тюремщик вошел в его камеру со своим обычным утренним обходом, то застал Абу Короноса все еще лежащим на соломе, хотя обычно старик к этому времени успевал уже убрать камеру и привести себя в порядок.
Такое отступление от правил у арестанта, с которым тюремщик свыкся, заставило его более внимательно вглядеться в изможденное лицо заключенного.
– Вы не заболели? – участливо спросил Короноса тюремщик.
– Мне не хуже, чем всегда, друг мой, – слабо покачав головой, ответил грек немощным голосом. – Наоборот, сегодня мне как будто легче дышать.
