Вернувшись с работы, Мартина вручила Гарольду коричневый бумажный пакет, в котором оказались его тапочки, начищенные и снабженные новыми подошвами. Мартина даже вдела в них новые шнурки.
— От здравоохранения такой услуги не дождешься, — обронила она и тут же отошла, не дожидаясь благодарности.
Вечером они вместе поужинали, и Гарольд напомнил Мартине, что она должна взять с него плату за ночлег. Та возразила, что они еще увидятся завтра утром, но Гарольд покачал головой. Он собирался выйти с рассветом, чтобы наверстать упущенное время. Пес сидел у его ног, положив голову ему на колени.
— Как жаль, что мне так и не довелось познакомиться с вашим другом, — произнес Гарольд.
Мартина нахмурилась.
— Он больше не придет.
Гарольд застыл, как громом пораженный. Ему вдруг пришлось перекроить все представления о Мартине и об ее жизни, и поспешность этого передела была ему горька.
— Не понимаю, — вымолвил Гарольд. — Где он сейчас?
— Не знаю…
Мартина скривилась и оттолкнула от себя тарелку, хотя еще не доела.
— Как это вы не знаете?
— Вы наверняка думаете: эта дура чокнулась.
Гарольд вспомнил о тех, кого уже встретил за время похода. Все люди были разными, но никто из них не поразил его своей необычностью. Он взвесил свою собственную жизнь и то, какой заурядной она, вероятно, выглядела в глазах других, хотя в действительности была исполнена и мрака, и горя.
— Я вовсе не думаю, что вы чокнулись, — сказал он и протянул Мартине руку.
Она на мгновение уставилась на нее, словно раньше ей не приходило в голову, что можно пожать человеку руку. Затем ее пальцы коснулись его пальцев.
— Мы приехали в Англию, чтобы он нашел себе более достойную работу. И прожили здесь всего несколько месяцев. А однажды в субботу вдруг появляется женщина с двумя чемоданами и с ребенком. И говорит, что это его ребенок. — Мартина сильнее сжала руку Гарольда, и обручальное кольцо больно впилось ему в кожу. — Я не знала, что у него есть другая женщина. И о ребенке ничего не знала. Он пришел домой, и я думала, что он сейчас их выгонит. Ведь он меня так любил. Но он не выгнал. А взял ребенка на руки, и я вдруг будто увидела перед собой незнакомого человека. Я сказала ему, что пойду прогуляться. А когда я вернулась, их уже не было. — Мартина так побледнела, что на ее веках проступили голубые жилки. — Он оставил все свои вещи. Собаку. Садовые инструменты. Даже новые ботинки. Он так любит путешествовать пешком. А я каждый день просыпаюсь и думаю: «Сегодня он обязательно вернется». И каждый день этого не происходит.
На минуту повисло молчание, цепляющееся за ее слова. Гарольд с новой силой поразился тому, как жизнь способна измениться в один миг. Ты можешь заниматься самыми будничными делами — выгуливать собаку своего друга, обуваться — даже не догадываясь, что все твои чаяния скоро пойдут прахом.
— Может, он еще вернется…
— Уже прошел год.
— И все же…
— Нет.
Мартина шмыгнула носом, как будто простыла, хотя оба знали, что это не так.
— И вот появились вы — по пути в Берик-на-Твиде…
Гарольд с опаской подумал, не начнет ли Мартина отговаривать его от такого невозможного предприятия, но она вымолвила только:
— Мне бы хоть крупицу вашей веры…
— Но она у вас есть!
— Нет, — возразила Мартина. — Я жду того, чему никогда не бывать.
Она сидела, не двигаясь, и Гарольд догадался, что она думает о прошлом. А еще он понял, что и его вера, какой бы она ни была, сама по себе очень непрочна.
Гарольд очистил тарелку Мартины, отнес на кухню, включил горячую воду и вымыл грязные кастрюли. Объедки он отдал собаке, а сам все думал о Мартине, ожидавшей мужчину, который никогда не придет. Ему вспомнилась жена — как усердно она оттирала никому не видимые пятна. Ему вдруг показалось, что он понимает ее, и тут же захотелось ей об этом сказать.
Позже, когда он укладывал пожитки в пластиковый пакет, в прихожей послышалось шуршание, а затем стук в дверь. Гарольд открыл. Мартина подала ему две пары плотных носков и моток синей изоленты. Повесила ему на запястье за лямку рюкзак, а в ладонь вложила медный компас. Все эти вещи когда-то принадлежали ее сожителю. Гарольд уже собирался возразить, что ему столько не унести, но она склонилась к нему и мягко поцеловала в щеку.
