Невероятно насыщенная жизнь - страница 70
— А как дела? — сказал он и чуть-чуть подмигнул мне. А может, мне это показалось.
— В порядке, — сказал я.
— Ну-ну, — сказал он и опять уткнулся в учебники.
— Мам, — сказал я, — там на кухне… чайник, наверно, закипел.
Мама удивленно посмотрела на меня.
— Какой чайник? — спросила она.
— Я поставил, — сказал я.
— А-а… зачем?
— Он уже закипел, наверно, — пробормотал я, не глядя на нее.
Отец снова поднял голову от учебников.
— Г-мм… посмотри, Люда, — сказал он, — может, он в самом деле кипит… чайник-то.
Мама пожала плечами и вышла.
— Ну, выкладывай, — сказал отец. Он отодвинул в сторону учебники и даже зачем-то смахнул какие-то крошки со стола.
— Ты знаешь, как милиционеров зовут? — спросил я.
— Как?
— «Мухоморами».
— А кто зовет? — спросил он и, прищурившись, посмотрел на меня.
— Зовут.
— Нет, кто, кто зовет? — переспросил он настойчиво.
— Ну, разные…
Он встал и вышел из-за стола.
— Нет, не «разные», а дрянь всякая. Вот они-то именно мухоморы и есть. А ты где слышал?
— Да так…
— Так? Паршиво все это, Сенька. Погано. А никуда от этого не денешься. Я тебе не зря про добро с кулаками говорил. Так в чем дело-то?
— Пап, а у тебя револьвер есть? — спросил я.
— Пистолет, — сказал он, — только мы его после дежурства сдаем. А что?
— Ничего. Гвозди бы делать из этих людей, — сказал я почему-то.
— А дальше?
— Крепче бы не было в мире гвоздей.
— Хорошо сочинил.
— Это не я. Поэт один. Тихонов.
— А-а. Ну, все равно хорошо. Есть такие люди. Так что стряслось?
— Ничего не стряслось, — сказал я. Я уже и сам был не рад, зачем этот разговор затеял.
— А зачем ты чайник поставил?
— Помнишь, ты меня о Веньке Балашове спрашивал?
— Ну.
— Зачем спрашивал?
— Теперь уже не важно.
Обиделся, наверно, на меня, что я тогда ему ответил. Ну ладно, все-таки спрошу.
— Зачем он тебе понадобился? Что с ним?
— А что с ним? — переспросил он, глядя на меня очень внимательно.
— Д-да я… не знаю, — промямлил я.
— Ну, раз не знаешь — не о чем и говорить, — сказал он.
«Темнит чего-то», — подумал я. А впрочем, я-то тоже… А может, они уже знают о том черном. Это бы здорово было! Но дальше я не расспрашивал. Еще поймет, что я что-то знаю, и начнет допытываться. А я и проговорюсь.
— Чуть не забыл, — сказал я, — тебя капитан Воробьев просил в двадцать ноль-ноль в отдел зайти.
— Сегодня?
— Сегодня. И в воскресенье у вас дела!
— Так, — сказал отец и снова сел за стол, — так.
Даже и не спросил, где я капитана видел.
— У тебя все, что ли? — спросил он.
— Все! — сказал я, и он даже не заметил, что я разозлился.
— Ну, тогда я позанимаюсь еще немного.
Он придвинул к себе учебники и уставился в них, но я видел, что он не читает, а сидит так — думает.
Я вышел на кухню. Мама задумчиво смотрела на чайник. Он еще и не думал кипеть.
— Сказал бы, что с отцом поговорить надо, — немного обиженно сказала она, — а то чайник…
— Не сердись, мам, — сказал я и поцеловал ее в щеку.
Она засмеялась, но как-то вроде грустно.
— Чудные вы, мужики. Секреты какие-то. Что я вам, чужая? И так почти все время одна.
— Ну что ты, мам, — сказал я, и у меня почему-то защипало в носу. — Давай с тобой в кино пойдем. А? Вот сейчас и пойдем. Наплюем на всех и пойдем! А?
Она очень удивилась, но и обрадовалась, кажется. А я, подлец, тут же подумал: чего это я вдруг про кино ляпнул. Вдруг согласится, а у меня еще всяких дел невпроворот. Но она, конечно, отказалась.
— Ну что ты, Сеня? Спасибо, но куда же я? Неудобно. Поля скоро придет.
— Да что с ней сделается, с твоей Полей, — сказал я сердито, но уже так, по обязанности.
— Зачем ты так? — сказала мама с упреком. — Вот и папа тоже… Чем она вам не угодила?
Не хотелось мне ее еще больше расстраивать, а то бы я сказал, что слышал, о чем ей тетка ночью говорила.
— Да нет, мам, я ее… люблю, тетку Полю. Она… добрая.
— Верно, верно, — обрадовалась мама, — она очень добрая. — И вдруг она задумалась, но тут закипел чайник.
— Кипит, — сказала мама, встрепенувшись, — а зачем он мне?
— Я думал, тетка с ребятами придет, а чайник готов. Она чаек любит.
Мама засмеялась.
— Ишь хитрющий, — сказала она. — Ну, иди уж. Вижу — опять торопишься.
Я опять чмокнул ее в щеку и пошел к дяде Саше, не очень, впрочем, надеясь, что он дома. Но он был дома и, засучив рукава, наводил в своей комнате порядок.
