— Па, ты ведь разные языки знаешь. Что это за слово? — И я показала ему краешек записки.
— Чаргог… гагогг… манчауг… гагогг… уф… — запинаясь, начал вслух читать папа, — чаубуна… гунга… маугг, фу! Чепуха какая-то.
— Нет, по-моему, не чепуха, — сказала я, — это что-то означает.
— Абракадабра! — решительно сказал папа.
— А может, шифр какой-нибудь? — предположил полковник и вопросительно взглянул на меня.
— Н-не знаю, — неуверенно сказала я, — может, и шифр.
— И никакой не шифр, — сказал вдруг откуда-то взявшийся Витька.
— А ты откуда знаешь? — спросила я. — Прочитал?
— Не… — сказал Витька и покраснел, — догадался.
— Я вот тебе сейчас! — закричала я.
— Ну, ну, — сказал папа, — об этом потом поговорим. Так ты знаешь, что это такое? — Он показал на записку.
— Эх, вы, — сказал Витька. — Вот, — и он достал из-за спины книгу, — вот тут написано.
— Ну-ка, ну-ка, — с интересом сказал папа, взял у Витьки книжку и посмотрел на обложку. — А-а! Успенский Лев Васильевич! Отлично, отлично! «Имя дома твоего». Посмотрим. Так, так. Это словечко — индейское название озера в штате Массачусетс, а означает примерно следующее: «Я ловлю на этой стороне, ты ловишь на той стороне, а посередке никто ничего не ловит!» Оч-чень интересно. Молодец, Витька!
Витька сиял, а папа уже воткнулся в книжку, и ему уже ни до кого не было дела.
— Ну, а к чему это? — спросил меня полковник.
— Так, — сказала я, — ни к чему. Василий Андреевич, а вы считаете, что это правильно?
— Что? — удивился полковник.
— А вот это: ты на той стороне, я на этой. Ты сам по себе, я сама по себе, а что посередке — никому дела нет.
— Ага, вот ты о чем. — Полковник с любопытством посмотрел на меня. — Д-да, пожалуй, неправильно… Но ведь тут, как я понимаю, речь о рыбной ловле идет…
— Значит, посередке пусть рыба пропадает? Да? — сказала я. — Но, по-моему, тут не только о рыбе, а о людях. О том, как они друг к другу относятся.
— А ведь верно, — сказал полковник, — но ведь то в какое время было.
— А сейчас, сейчас — это правильно?
— Нет! — убежденно сказал полковник. — Сейчас это совсем неправильно!
— А вот еще! — вдруг сказал папа. — Нет, вы только послушайте…
— По-моему, тоже неправильно! — сказала я.
— Что неправильно? — спросил папа.
— Нет, это я дяде Васе, — сказал я.
— А-а, — сказал папа, — так вы послушайте…
Но послушать нам так и не удалось — резко и настойчиво зазвонил телефон. Я сняла трубку.
— Алло! Алло! Полковник Волжанин есть? Москва вызывает, ответьте. Вы слушаете?
— Да! Да! — сказала я и протянула полковнику трубку, удивляясь, что там, в Москве, знают, что он у нас. — Вас. Из Москвы.
Папа отложил книгу. Витька с любопытством посмотрел на полковника, а тот чуть не вырвал у меня трубку.
— Полковник Волжанин у аппарата, — охрипшим голосом сказал он и прокашлялся.
Потом он внимательно слушал и только изредка говорил: «да, да», «понятно», «есть» и «слушаюсь». И лицо у него при этом было как каменное, и он ни на кого не посмотрел. Наконец он сказал «всего хорошего» и повесил трубку. Постоял, помолчал, развел руками и сказал:
— Ну, вот. Надо ехать.
— Так сразу? — спросил папа. Он стал очень серьезным.
— Служба, Гриша, — сказал полковник и вдруг улыбнулся как-то совсем по-мальчишечьи.
— Значит?.. — спросил папа.
— Ничего не знаю, — серьезно сказал полковник. — Но, кажется, я пока обойдусь без самовара, — и опять улыбнулся так, что я была готова его сразу расцеловать.
Действительно, зачем ему самовар?!
Может быть, я поняла все это не так, как было на самом деле, может быть, я обрадовалась тому, что полковник не будет пить чай, дуя на блюдечко, а он и не думал об этом, а думал о чем-то своем и очень важном, но все равно — это было здорово: он прямо помолодел, этот седой полковник, дядя Вася…
Папа встал, подошел к Василию Андреевичу, обнял его, потом оттолкнулся от него и сказал каким-то особым голосом:
— Все правильно, Василий Андреевич, все правильно!
— Вот так! — бодро сказал полковник. — Еще поживем и поработаем.
— Ну конечно! — сказал папа.
Витька восторженно пялил глаза на полковника, а мне, конечно, стало ужасно жалко, что ему надо уезжать. Вроде бы ничего особенного и не произошло за те три дня, что он пробыл у нас, а все же мне начало казаться, что я немного выросла…
