Невероятно насыщенная жизнь - страница 31

Уже в самой подворотне оказался Венька Жук. Я шла последней, и Венька тихонько окликнул меня.

— Ты, Басова, не бойся, — сказал он шепотом, — тебя больше никто не тронет.

— А я и не боюсь, — сказала я.

Он потоптался на месте, не зная, что сказать, и мне вдруг захотелось сделать доброе дело.

— Знаешь что, Венька, — сказала я, — хочешь… я буду с тобой дружить?

Венька ошарашенно посмотрел на меня.

— Со мной?

— Ну да, с тобой.

— Вот собака!

— Кто собака?!

— Это я так… поговорка у меня такая. Ты… — Он не договорил, повернулся и убежал, а я пошла домой и сразу легла спать, но некоторое время никак не могла заснуть, и в голову лезли всякие разные странные мысли.

Я, например, думала: что, если бы Жук меня действительно собакой назвал, обиделась бы я или нет? Наверно, не обиделась бы. Что ж собака? Если человека даже ослом назовут, и тогда стоит подумать, обижаться или нет. Полковник рассказывал, как под Новороссийском ослики прямо-таки выручали наших солдат. Они сопели, хрипели, чуть не падали, а таскали в горы, по самым кручам, над страшными пропастями оружие, еду и боеприпасы нашим войскам. А лошади этого не могли. Так что не каждый осел — осел. А собака — это совсем не так уж плохо. Собака — это, в общем, друг человека. Такой барбос. И я не совсем понимала, зачем мне понадобилось предлагать Веньке дружбу. Но раз уж предложила — отступать нельзя; может, это воспитательная мера. Надо же с чего-то начинать, чтобы наш класс по-настоящему был дружным… А может, это я назло Семену? Нет, он ведь не возражал… А он вообще-то ничего — этот белобрысый… те-ле-па-тик… Я уже начала засыпать и вдруг представила себе, что Г. А. (ох, Герасим), Юлька и Зоенька приволокли в школу огромный и пузатый самовар и не знают, что с ним делать, — полковника-то нет. И мудрый трясучий Апологий предлагает сдать его на металлолом. Мне стало ужасно смешно, и я долго про себя хохотала. А потом наконец заснула, и мне приснился славный сон, что я летаю. И это было очень хорошо — мне бабуся как-то объяснила: когда люди во сне летают — это значит, что они растут.

— Я-то уж давно не летаю, — вздохнув, сказала бабушка. — Я все куда-то падаю. А ты летай. Это отлично…

Тетка Поля — мамина сестра — каждую осень присылает нам ящик антоновки. Тетка живет в деревне под Рязанью, и всяких яблок у нее хоть пруд пруди. Продавать она их не продает, а рассылает по всей своей родне, а родни у нее, кроме нас, тоже хоть пруд пруди, и все живут в разных концах Советского Союза. И все разные. Есть колхозники, есть рабочие. Есть Герой и есть даже один профессор. А есть и вор; он сидит в тюрьме и неизвестно когда выйдет. И есть один какой-то важный, хотя тетка Поля говорит про него: «К плеши ума не пришьешь». И всем им она посылает яблоки. Даже вору в тюрьму и то посылает. Но больше всех своих родственников тетка Поля любит мою маму — свою сестру. Это я знаю точно. Я сам слышал, как она говорила, что мама самая лучшая из ее родственников, хотя и «незадачливая». Мне было лет девять, когда я первый раз услышал это.

— Эх, Люда, — сказала тогда тетка Поля, — и красивая ты, и ладная, и толковая, а вот не задалось тебе чего-то…

— Поля, — сказала в ответ мама, — редко кому такое счастье, как тебе, дается…

— Уж это да, — сказала тетка Поля, — уж это да…

Не понял я тогда, да и сейчас не очень-то понимаю, почему тетка Поля жалеет маму, а себя считает самой счастливой. Ну, правда, мама часто болеет — сердце у нее не в порядке, а так ведь во всем остальном жизнь у нее вполне нормальная, а тетка Поля всю жизнь прожила в деревне, и детей у нее нет, и дядя Вася — ее муж — вернулся домой без обеих ног. Так какое уж тут счастье?

— Уж это да, — сказала тогда тетка Поля, — я счастливая.

И я очень хорошо помню, что вдруг она заплакала, и с тех пор стала присылать нам каждую осень ящик антоновки.

Я люблю антоновку. Это какие-то особенные яблоки. Это, по-моему, самые настоящие яблоки. Они и пахнут, как настоящие яблоки. И, когда антоновку берешь в руку, ты чувствуешь, что это яблоко, а не слива там или абрикос. Ящик всегда открываю я. Беру топор, клещи и открываю — медленно и с удовольствием, и как только подхожу к ящику, я чувствую, что у меня, как у нашего пса Повидлы, начинает шевелиться нос: я принюхиваюсь. Я с удовольствием принюхиваюсь к запаху антоновских яблок, и у меня текут слюнки, но я не тороплюсь. Я осматриваю ящик со всех сторон — где бы получше зацепить, поворачиваю его и так и этак, немножко задумываюсь — для вида, конечно, и потом начинаю не спеша открывать. Выдеру один гвоздь и опять постою, подумаю, а то иногда и гвоздь начну выправлять, а все смотрят, сопят, даже кое-кто чуть не хрюкает. А мне весело — погодите, думаю, как будет здорово, когда у каждого окажется яблоко, от которого так замечательно пахнет, и вкуснота такая, что мне всегда становится жалко тех, кто не пробовал настоящей антоновки. Так вот, не торопясь, я делаю это очень важное дело, а вокруг меня стоят все и пускают слюнки и заглядывают в ящик через мое плечо.