– Я и есть сэр Оллсмайн.
– Это правда, дитя мое, – подтвердила и Джоан в ответ на его взгляд.
– А! Тогда, значит, правда, возьмите письмо.
Оллсмайн не заставил себя повторять приглашение и нетерпеливой рукой разорвал конверт. Джоан и Джеймс смотрели через его плечо, чтобы скорее узнать содержание письма, так необычайно дошедшего до адресата.
«Ваше превосходительство! – говорилось в послании. – Корсар Триплекс заставил меня расклеивать его прокламации, под страхом смерти я должен повиноваться. Но мне хочется вырваться из когтей этого ужасного человека. Сегодня вечером, после ежегодной распродажи товаров, оставшихся невостребованными, в доках будет праздник. Там будет и Триплекс. Будьте там, чтобы арестовать его. В нужную минуту я явлюсь к вам и укажу злодея. Молчите обо всем. Одно неосторожное слово может погубить вашего верного слугу».
Крик торжества вырвался из груди начальника полиции.
– Сегодня пират будет в наших руках, – сказал он. – Вы были правы, мистер Пак, рассчитывая на объявления. Эти бандиты держат людей в своих руках одними деньгами – деньгами против них и надо бороться. Значит, сегодня на празднике в доках. Идемте, мистер Пак, надо еще сделать некоторые распоряжения.
Секретарь поклонился, но, прежде чем последовать за своим патроном, он подошел к Силли. Мальчик стоял у окна, выходившего в парк, и внимательно рассматривал цветы.
– Прощай, Силли, – сказал Пак. – Ты славный мальчик, дай мне руку.
И, пожимая руку мальчика, Джеймс быстро сунул в нее какой-то предмет, который тот не менее быстро спрятал в карман. Никто не заметил этой маленькой сцены.
Когда мужчины ушли, Силли подошел к леди Джоан.
– А ведро? – капризным тоном проговорил он. – Ты обещала Силли ведро!
Джоан улыбнулась и погладила мальчика по голове.
– Пойдем со мной, Силли, я дам тебе позавтракать, а потом дам и игрушку, которая так тебе понравилась. Ты хочешь завтракать?
– Да-да, вы очень добры. Знаете, Силли часто бывает голоден, и теперь тоже. Вы очень добры.
Сердце леди Джоан сжалось при виде такого наивного выражения несчастия и бедности. Она наклонилась над сиротой и поцеловала его в лоб, потом увела на свою половину, расположенную в другом конце здания.
Усадив мальчугана за стол, леди Оллсмайн приказала подать ему холодный завтрак. Силли с аппетитом принялся за цыпленка, отвлекаясь лишь изредка, чтобы выпить глоток воды. Когда Джоан хотела подлить в его бокал несколько капель вина, мальчик отстранил ее руку.
– Не нужно вина, – сказал он. – Оно нехорошее… От него Силли теряет голову…
Молодая женщина нежно смотрела на несчастного, охваченная внезапной симпатией к этому обездоленному существу.
Утолив голод, Силли с удивлением и любопытством оглядел комнату. Сначала его внимание привлекла кровать из черного дерева с инкрустациями из слоновой кости, потом каминное зеркало в художественной рамке, наконец, его взгляд с видимым удовольствием остановился на картине, висящей на стене. Картина изображала девочку примерно двухлетнего возраста, стоявшую на скамейке у пьедестала статуи. Склонившийся над ней памятник словно любовался этим ребенком. Розовое платье девочки резко выделялось на белом мраморе пьедестала и красиво гармонировало с зеленью пейзажа. Джоан заметила, что мальчик любуется портретом, и на ее лицо набежало облачко грусти.
– Кто эта милая крошка? – спросил Силли.
– Это… это была моя дочка, Маудлин, – ответила она изменившимся голосом.
Силли подбежал к Джоан и ласково взял ее за руки.
– Ты плачешь, ты плачешь, – заговорил он. – Силли не знает почему. Может быть, потому, что крошка перестала быть твоей дочерью… Не знаю. У меня не было матери, я один живу в поле. Мои родители – лесные птицы да полевые цветы… Прости меня, может, я сказал что-нибудь не так…
В голосе мальчика звучало неподдельное сочувствие. Джоан инстинктивно прижала его к сердцу.
– Не бойся, бедняжка, – сказала она. – Ты не сказал мне ничего дурного. Ты еще не знаешь, что такое смерть. Маудлин нет на свете. Она упала в реку, недалеко от меня, тело ее не было найдено. Я плачу, потому что никогда больше не поцелую ее. Но ты также плачешь, дитя?
