— Прости. Ты права. Я должен был пойти искать тебя.
Она кивнула:
— Да. Должен был.
— Хотя бы расскажи мне, что с тобой случилось. Папа...
Он замолчал, проглотив остаток фразы.
— Да. Он умер спустя час после того, как ты в последний раз его видел.
Обри произнесла это холодным, совершенно бесчувственным тоном. Ее взгляд был отрешенным, будто мыслями она находилась где-то далеко. Ною впервые захотелось коснуться сестры, как-то ее утешить, но он не стал этого делать, зная, что подобный жест будет нежеланным.
— Из гор мы выбрались очень быстро. Папа несся по пустой дороге как сумасшедший. Но шоссе отсюда до Ноксвилла — совершенно другое дело. Хаос. Бесконечная пробка из разбитых машин. И орды гребаных мертвецов.
Ной покачал головой. Почти так он себе это и представлял.
— Вам следовало вернуться.
— Мы не должны были уезжать, но папу было не переубедить. Он сделал бы все что угодно, чтобы я поправилась. – Едва заметная улыбка коснулась уголков ее губ и тут же исчезла. – Мы проехали пару миль сквозь этот ад, а потом какой-то тип в патрульной машине перегородил нам дорогу. Мы думали, что он собирается помочь, но на самом деле он просто хотел добраться до меня.
В сердце Ноя закрался страх.
— Тебе не обязательно рассказывать.
— Но я хочу рассказать. Хочу, чтобы ты знал, что происходило со мной все эти годы, пока ты наслаждался тихой жизнью в горах.
Ной с трудом сдержал горький смешок. Это были годы сокрушительного одиночества. Он гадал, что подумает Обри, если он попытается рассказать ей о своей полной отчаяния жизни в изоляции. Испытает ли она хоть что-нибудь, кроме гнева и ненависти? Что, если он расскажет ей, сколько раз собирался покончить жизнь самоубийством? Может, тогда она проявит хоть каплю сочувствия? Но Ной подавил желание возразить сестре. Он понимал, что укоренившаяся в ней обида — серьезная помеха логическому восприятию.
Ной ждал, что Обри продолжит, но она молчала. Он взглянул на нее и увидел, что сестра выжидающе смотрит на него, будто надеясь, что сейчас он начнет с ней спорить. Стоило их взглядам встретиться, как ее лицо посуровело.
— Неужели тебе нечего сказать?
— Есть. Много чего. Но ты не станешь слушать.
— Ты прав. Не стану. После нескольких лет, проведенных в подвале извращенца, мне неинтересно, что ты можешь рассказать.
Ной отвел взгляд, больше не в силах смотреть ей в глаза.
— Правильно, отвернись. Ты не должен смотреть на меня, если в тебе осталась хоть капля совести. До того, как наступил конец света, этот извращенец работал копом, потому с легкостью выманил папу из машины. Больной урод продолжал носить форму. Он убил папу и забрал меня. Сопротивляться я не могла. Он запер меня в подвале и скормил мне целую кучу антибиотиков. Мне стало лучше, но вскоре я пожалела, что не умерла.
Ной выдохнул и вымолвил едва слышно:
— Мне очень жаль.
Обри фыркнула:
— Извинения не принимаются. Конечно же, он меня насиловал. Столько раз, что я сбилась со счета. Обрюхатил меня, и я родила. Он убил младенца, едва тот из меня вылез. А я плакала, валялась на грязном полу у ублюдка в ногах и умоляла отдать мне ребенка, потому что того требовали инстинкты. Он только посмеялся надо мной и выкинул труп младенца в лес.
Ной поморщился:
— Господи.
— Господь тут ни при чем.
Обри поднялась с кресла-качалки и сошла с крыльца, встав перед Ноем и уперев руки в бока.
— Все это время лишь одно не давало мне свихнуться окончательно. Вера в то, что ты меня ищешь, что однажды ты освободишь меня. — Рот Обри перекосился от едкой, пропитавшей всю ее суть горечи. — Но ты даже не пытался, верно?
Ной наконец собрался с силами и возразил:
— Я не знал, что с тобой случилось, не знал даже, где тебя искать. Ты должна понимать это. Ты могла находиться где угодно.
Обри еще сильнее скривила рот.
— Мне насрать на твои оправдания, братец. Я положилась на тебя, а ты меня подвел. Точка. Но знаешь что? Пару месяцев назад мистер Насильник умер. Сердечный приступ или вроде того. А я осталась сидеть на цепи, в подвале. Я бы тоже умерла, если бы не пришел Ник и не освободил меня.
Ной нахмурился:
— Что за Ник?
