Они переписывались чуть ли не каждый день на протяжении мучительно долгого месяца вплоть до его заселения в Ричардсон-Тауэр. На ранней стадии их отношения были скорее платоническими, но Ной догадывался, что Лиза знает о его чувствах. Она не поощряла его влюбленности, но и не мешала ему проявлять ее. В первый день его пребывания в кампусе она написала сообщение, в котором спрашивала, не хочет ли он «потусоваться» с ней. Это была единственная произнесенная Лизой за все время их знакомства фраза, которую с натяжкой можно было назвать глупой.
На следующий день они встретились в закусочной возле университета, ели гамбургеры и пили шоколадные коктейли в кабинке за потертым пластиковым столиком. Они снова очень быстро нашли общий язык, будто с того вечера для первокурсников прошло всего несколько минут. Как и раньше, Ной смешил ее на протяжении всего разговора. Несколько раз он ловил на себе ее взгляд, в котором сквозил неподдельный интерес. Внезапно Ной понял, что она хочет его, и временно переключился на немногословный режим беседы.
После ужина Лиза отвела Ноя в свою квартирку за пределами кампуса, и там они впервые занялись сексом. Она жила с соседкой, привлекательной блондинкой Мелани, но та сразу ушла после того, как Лиза шепнула ей что-то на ухо. Ной догадался, что это что-то вроде соседского соглашения: квартирка маленькая, а присутствие третьего лишнего совсем не способствует раскрепощению.
То первое быстрое и страстное совокупление задало тон их будущим непродолжительным, но насыщенным отношениям. Они буквально стали одержимы друг другом и старались проводить все свободное время вместе. Поначалу они еще выкраивали время для встреч между занятиями и работой, но уже к середине сентября начали соскальзывать в пропасть: стали пропускать занятия, не выполняли домашние работы. К октябрю они вообще перестали появляться в колледже.
Их одержимость друг другом мало отличалась от наркозависимости. Соседка Лизы заметила это еще в конце сентября, и вскоре Мелани вместе с другими подругами Лизы попыталась вмешаться. Они хотели защитить ее от «негативного влияния». Из прилежной, целеустремленной студентки Лиза в короткий срок превратилась в полную свою противоположность. Ной же друзьями обзавестись не успел, поэтому некому было его удержать. Несмотря на взаимную одержимость, подруги Лизы считали его виновником произошедших перемен. По правде говоря, к октябрю Ноя тоже начало беспокоить положение вещей. Он упускал первый семестр колледжа, но время что-нибудь исправить еще было. Отставание по всем предметам поставило его на грань исключения. Ной пытался обсуждать ситуацию с Лизой, предлагал сконцентрироваться на курсовых работах, пока не стало слишком поздно. В этом не было большой проблемы, они бы все равно готовились вместе, но Лиза увязла гораздо глубже него и отказывалась внимать голосу разума. Она пыталась убедить Ноя, будто их роман — одна из тех историй, которые случаются только раз в жизни, да и то не у всех. Лиза считала, что самым важным было посвятить себя этой любви, не задумываясь о будущем, которое наступит и без их помощи.
Ее было не переубедить, но Ной продолжал настаивать, с каждым разом все более отчаянно. Возможно, в конце концов ему удалось бы убедить ее, не встань пьянство на пути. Лиза уже давно поняла, что может отвлекать его с помощью алкоголя. В октябре она обращалась к этому способу почти постоянно.
До того времени в их взаимной одержимости не было и намека на истинную тьму. Ной понимал, что одержимость со временем ослабнет и скоро они вернутся к некоему подобию нормальной жизни.
Но он заблуждался.
В начале октября пьянство переросло в настоящий алкоголизм. Позже Ной признал, что это было началом конца их отношений. У Лизы была кредитка, которую ей дал отец. Раньше она оплачивала с ее помощью коммунальные услуги, но внезапно стала делать крупные покупки в винном магазине. Они впали в месячный запой, каждый день набирались до чертиков. Лекции даже и не думали посещать. Подруги Лизы вновь попытались вмешаться, но она очень яростно на это отреагировала, чем пресекла все дальнейшие попытки. К середине октября тучи над ними сгустились. Одержимость не только не ослабевала, но все явственнее приобретала болезненный оттенок.
