Нет примирения! - страница 28
— При чем тут мама? Она без отца четверых нас после войны поднимала. Тянулась, пока всех в люди вывела!
— Ах, тянулась? Ну, так вот! — повторила Даша с какой-то мстительной злорадностью. — А я не желаю тянуться! Не желаю наряды из старого барахла перекраивать! На обновы по крохам годами копить! Во всем себе отказывать! Хочу всегда хорошие платья носить! И белье! И туфли!
— Кто же этого не хочет?
— Вы, должно быть! Вы, мечтатели! Квартиру два года ждете — и довольны! Красивой сказочкой с детства тешишься: стекла в домах золотые! Огни для других зажигать! А я для себя хочу!
— Не тот путь избираешь, сестрица!
— А ты мне хоть что говори! Хоть что! Все равно по-своему сделаю! Жить так жить! И не когда-нибудь, а сейчас, сегодня!
— Истинно, истинно! — обрадовалась Авдотья Мироновна. — Не поддавайся ему, голуба, ни за что не поддавайся. Хочешь, к нам пойдем? Мы с Иваном Терентьевичем так же когда-то на зависть некоторым начинали, и ничего! Живем не жалуемся. Свой хлеб жуем, у соседей не просим. И тебе всё в лучшем разе устроим…
— И вправду, должно быть, чужие добрее своих, — сказала Даша, берясь за чемодан.
— Куда ты? — испугалась Надя.
— Истинно, истинно! — засуетилась Авдотья Мироновна, выхватывая у Даши чемодан.
Павлик подбежал к ней:
— Оставьте, тетя!
— Берите, Авдотья Мироновна! — сказала Даша, сдергивая с вешалки сиреневое платье.
— Не делай глупостей! — преградил ей дорогу Александр.
— А ты не сердись, братец, — миролюбиво улыбнулась она. — За хлеб-соль спасибо, а пути у нас разные — сам признал. Я еще с первых дней сказала: долго у вас не задержусь, так что не поминайте лихом…
Авдотья Мироновна услужливо поволокла чемодан.
— Тетя! — Павлик выскочил вслед за ней на веранду.
— Молчи! — она отбросила его руку, ногой толкнула дверь в свою половину.
— Что за шум, а драки нету? — послышался бас.
На веранду поднимался Иван Терентьевич — костлявый и, как обычно, угрюмый, с пронзительными острыми глазками, в черной кожанке, в кирзовых сапогах. Он кольнул подозрительным взглядом племянника и тоже вошел в дом.
Павлик оглянулся. Прислонившись к косяку и опустив бессильно руки, на пороге стояла Надя.
Ни слова не говоря, Павлик шагнул к двери, за дядей.
…Уже у стола, как желанная гостья, сидела Даша.
В кухне на табурете переобувался Иван Терентьевич.
Авдотья Мироновна шныряла из комнаты в кухню и обратно, расставляла на столе посуду. И тараторила без отдыха, обращаясь то к Даше, то к мужу:
— В обиду тебя не дадим, голуба, не бойся! Встретил братец сестрицу — нечего сказать! От такого счастья отговаривать вздумал! Упустить торговую точку на главном проспекте! Да мы с Иваном Терентьевичем все оформим, как положено! Оформим, Иван Терентьевич?
— Заметано! — пробасил он.
Авдотья Мироновна закивала:
— Конечно, потом и отблагодаришь кое-кого…
— Не без этого! — опять пробасил Иван Терентьевич.
— Послушайте! — ее выдержал Павлик.
— Вот-вот! — оставляя без внимания реплику племянника, продолжала Авдотья Мироновна. — Так действуй, значит, и не поддавайся!
Павлик крикнул:
— Да не впутывайте вы ее в свои тенета!
— Опять заговорил? — поднялся Иван Терентьевич.
— Да, опять! Пойдем, Дашенька! Ты увидишь — это лучше, чем оставаться с ними!
— Ну и убирайся, убирайся ко всем чертям! — рассвирепел Иван Терентьевич. — Надоел со своими проповедями!
— А я и уйду! — сказал Павлик. — Давно собирался, да просили по-родственному, плакались… С машиной обещали не левачить и с водой-сиропом не комбинировать! А теперь вижу — еще других вербуете! Да только не выйдет у вас с ней, не выйдет! Пойдем, Дашенька!
Но она не подумала и пошевелиться, лишь спросила с иронией:
— И куда же ты поведешь меня, Павлуша?
— Да хоть куда! Хоть куда — все для тебя сделаю, все, что захочешь!
— Что же именно? Уроки выучишь на «отлично»? Или сочинение домашнее сочинишь? Нет уж, Павлуша… Видать, и с тобой нам не по пути. Не школьник-ученичок, а самостоятельный человек мне нужен. Замуж я выхожу. За Свиридина!
— Замуж? За Свиридина? — Он подскочил к ней. — Ты шутишь?
И неловко задел этажерку, посыпались на пол книги.
Не отрывая от Даши глаз, стал подбирать их прямо в охапку, словно дрова.
