Слезки капают, а ведь я большой уже, а ведь я далеко оттуда, я в дому, в тепле своей спаленки, нету рядом со мной никаких людей в черных шляпах, нет рядом никакой взрывчатки, ни киоска со сластями рядом нет, ни маленькой девочки с оторванными руками, но живой и в сознании, которую несут бегом на носилках к машине «полумесяца», а руки ее сзади в отдельном мешке несут. Все это далеко, я здесь, оно там, я большой уже, я полицейский, я по долгу службы и не такое видел – и никогда не плакал, никогда не чувствовал вообще ничего, кроме брезгливости время от времени, хотя смотрю, кажется, по два сета в день – и в каждом кровь, оторванные руки, маленькие девочки, раскаленные кресты, четвертующие колеса, полные боли и ужаса глаза – но там, в снаффе – вернее, в том, что нам регулярно выдают за снафф (а я уже не уверен, что все это снафф), который я, Зухраб, должен по два сета в день по долгу службы смотреть, – всему этому ни на секунду не веришь, не веришь, не представляешь себе, потому что знаешь, что это фальшивка, ну, или надеешься, что фальшивка, – как бы хорошо, как бы по-настоящему ни играли те ненормальные, кто идет сниматься к снафферам-авантюристам. Не веришь ты, когда маленькой девочке отрывают руки, что ей отрывают руки, а веришь, что у них прекрасные монтажеры, – ну еще бы, за такие деньги, какие в этой индустрии ходят, монтажеры могут на платиновых табуреточках сидеть. А здесь, когда смотришь CNN (сначала дома, по стацу, и потом, когда силой заставил себя выключить, все равно досматривал на своем комме, сидя уже в машине, и теперь опаздываю и все по пробкам, а в глазах слезы, вмажусь сейчас во что-нибудь – и будет репортерам снафф), когда смотришь CNN, да, понимаешь, что это н а с т о я щ а я маленькая девочка, что это ее н а с т о я щ и е руки за ней в пакете несут, – и так страшно, господи, и ручки собственные ноют от ужаса, и слезки капают, и только это, – думаешь, уворачиваясь от яростно бибикающего на тебя «форда», – и только это в нашем мире и есть снафф – подлинное насилие, подлинная кровь, подлинные убийства – в реальном времени, а не в записи какой, и не удивлюсь я, если кто-нибудь сейчас эти кадры лихорадочно записывает на диск и потом… Проскочил развязку. Прекрасный день. Прекрасный.
Как они там живут, думаешь в раздраженной гонке по хайвею, среди других таких же раздраженных, проскочивших развязку, – как они живут там, в Израиле, среди этих постоянных терактов? Как они живут, когда знают, что любой автобус может не доехать, любой самолет может не долететь, любой кинотеатр может никогда не выпустить наружу своих посетителей? Как они чувствуют себя, когда видят на улице человека с пейсами, в лапсердаке, с черной шляпой, – неужели находят в себе силы не сторониться, не избегать заходить с ним в одну кафешку? Как чувствуют себя те ортодоксы, которые не «сниюты», замечая, что при любом их появлении люди начинают искоса смотреть на их ногти? Неужели хватает мужества не выставлять их, коротко обрезанные, всегда напоказ? А если длинные – неужели хватает мужества их не прятать, или каждый раз, в каждую секунду мирные «сниюты» готовы давать объяснения касательно того, что не все представители их школы засовывают себе под ногти TRP и взрывают автобусы с детьми из нерелигиозных школ на остановках? Живешь себе, – думаешь, съезжая с развязки, – живешь себе тихо, у бога за пазухой, не опасаясь, в целом, никаких особых явлений, даже Манхэттэнская Пепельница уже никому не напоминает о тех годах, когда на месте Близнецов была раскуроченная яма. Живешь – и кажется, что произойди в твоем, персональном, близком тебе мире что-нибудь подобное – и ты умрешь. И знаешь, что, скорее всего, у тебя, слава богу, никогда не будет возможности проверить эту гипотезу.
На работе Каэтан с порога набрасывается на меня, бодрый и хваткий, как осьминог: вчера привезли еще один «снафф», наш агент купил по заказу, категории – педофилия, сексуальное насилие, убийство, холодное оружие, они почему-то добавили пиросадизм, агент не просил, отсмотри, заполни базу, сдай в лаб и поехали, иначе мы с этого семинара вообще не выйдем сегодня, они же без нас не начнут и закончат черт знает когда. Слушай, говорю, Каэтан, сделай мне одолжение – отсмотри сегодня сам, а? Я с утра CNN смотрел, хватило мне снаффа. Делает такое лицо, как будто я тут детским лепетом лепечу: Зухи, перестань, я отсмотрю – бесполезно, ты отсмотри – ты же лица знаешь, интерьеры знаешь – ну, кой мне смотреть, я даже в базу занести не могу. Как он умеет прибедняться, когда работать не хочет! Хорошо, говорю, я завтра утром отсмотрю и занесу. Нет, сегодня отсмотри, Скиннер видел, что агент приходил, до завтра заест, ну отсмотри, блин, на перемотке, ну пять минут же! О господи.
