— Тогда выпей еще, — предложил Альсид. — Сразу согреешься.
Может быть, подумал старик. Только чем теперь согреться Арману?
Многое я повидал на своем веку, припомнил он. Многих женщин познал веселых и злобных, хорошеньких и дурных. Но ни у одной в глазах не было такого леденящего холода, как у этой, которую выбрал в жены бедняга Арман.
— Она мне не нравится, — шепнула мать Армана его сестре Аурелии.
— О, маман, как ты можешь так говорить о Монике? Ведь мы ее совсем не знаем.
Аурелия вынашивала уже третьего ребенка и была настроена благодушно.
— Ничего не могу с собой поделать, — вздохнула Берта. — У меня плохое предчувствие и на сердце тяжело.
— Не говори так, маман, — попросила Аурелия. Настроение у нее упало. Предчувствия маман никогда ее не обманывали.
К восьми вечера все мужчины упились вусмерть, да и Арман, хотя и пил гораздо меньше своих братьев, едва держался на ногах.
Моника отвела его в сторону.
— Сколько еще будет продолжаться это безобразие? — спросила она, сверкая глазами.
Арман расхохотался, подхватил ее на руки и покрутил из стороны в сторону.
— Сегодня наша свадьба, — напомнил он. — Все должны веселиться до упада. Пойдем, я налью тебе вина.
— Немедленно опусти меня, — холодно приказала Моника. Когдда Арман повиновался, она пронзила его таким ледяным взглядом, что Арман на мгновение протрезвел.
— В чем дело, милая? — встревоженно спросил он.
— Ты можешь оставаться здесь, если хочешь, — заявила Моника, — а я ухожу.
Арман схватил ее за запястье и больно сжал.
— Ты уйдешь отсюда только вместе со мной, — твердо сказал он. — Ты теперь моя жена. И будет лучше, если ты начнешь это понимать.
Моника резко вырвала руку, подхватила свою накидку и кинулась к дверям, оставив Армана стоять и провожать ее взглядом.
— О, с этой строптивицей придется еще повозиться! — выкрикнул Антуан, брат Армана. — Ты бы лучше догнал ее, братец!
— Сейчас, — ответил Арман и присоединился к дружному смеху братьев и отца.
Он даже не заметил, что ни его дед, ни мать, ни сестра Аурелия не смеялись вместе с остальными. Другие девушки нервно захихикали, но тут скрипачи заиграли веселую мелодию, и все поспешили танцевать.
Когда Арман зашагал по улице по направлению к особняку Генриетты Монтамбо, его распирал гнев. Даже в войну ему не приходилось ощущать такой злости. Сейчас он проучит эту дрянь! Преподаст ей такой урок, который эта стерва никогда не забудет!
Дом Генриетты стоял погруженный в темноту, лишь в окне одной из спален на втором этаже горел свет, и Арман понял, что Моника бежала всю дорогу, чтобы опередить его. Старая дама отпустила повариху, а сама отправилась в гости к друзьям, чтобы молодоженам в их первую брачную ночь никто не мешал. Арман взбежал на крыльцо и потянул ручку входной двери. Дверь была заперта.
Арман, ни секунды не раздумывая, схватил увесистый булыжник и разбил стекло в ближайшем окне на первом этаже. Он влез в дом и направился прямо к спальне Моники, несколько раз больно наткнувшись в темноте на острые углы. Как он и ожидал, дверь в спальню тоже была заперта изнутри. Арман без малейшего колебания высадил ее плечом и ворвался в спальню.
Моника, даже не сняв накидку, тихо сидела на стуле, обтянутом темно-красным бархатом.
— Что ты наделал? — укоризненно спросила она. — Рано утром ты должен починить дверь, прежде чем вернется Grand-mere.
Она медленно встала и сняла накидку.
— Тебе придется помочь мне снять платье, — сказала она. — Оно застегивается на спине.
Арман тяжело, словно увязая в глине, шагнул вперед и неловкими деревянными пальцами нащупал гладкий шелк. Он успел только подумать, что, должно быть, и в самом деле здорово наклюкался.
— Спасибо, — сказала Моника, когда он покончил с пуговицами. — Теперь выйди, пожалуйста, в другую комнату, пока я приготовлюсь к постели.
Как-то раз во Франции Арману попался на улице настоящий идиот, который шел, смешно выворачивая ноги и пуская пузыри. Я бреду сейчас точь-в-точь, как тот идиот, подумал он, покидая спальню Моники. Надо же было так напиться. Тем более, что теперь, после того, как гнев из меня вышел, я едва на ногах держусь.
