— Я столько раз слышала, как ты говоришь: "Пожалуйста, не обижайте друг друга". Мне не нужна ни ты, ни твои просьбы. Я тебя слышала много лет и старалась что-то исправить. Ты хотела хорошего мужа, Лесли. Теперь у тебя есть Джино. Ради Бога, отвяжись от меня. Знаешь, от чего меня тошнит? Не от Анжелики, а от тебя, да, я устала и меня тошнит от тебя. Я хочу стать тем, кто получает. Я уже беру, беру и беру. А что ты будешь делать Лесли? Ты увидишь, что ошиблась, потому что я не соответствую тому светлому представлению о мире, которое у тебя существует. Кому нужен Адам в раю? У нас может быть рай без него, Лесли, поэтому не говори ни слова.
Лесли только посмотрела на нее и сказала:
— Пожалуйста, не делай так, не надо.
— Слушай, — сказала Алана, — с меня хватит. По самую макушку. Я же тебе сказала. Отныне я собираюсь твердо помнить, что единственное, что для меня важно, — это я. Я, Лесли, только Алана, ясно?
Она оглядела комнату. Впечатление было такое, как будто всех заморозили во время игры в шарады. Анжелика у кувшина с мартини, с раскрытым ртом. Лесли, ее лицо было закрыто белокурыми волосами. Семья Донати с выражением смущения на лицах, как будто они, находясь в кинотеатре, только что поняли, что они смотрят не тот фильм, который объявлен в афишах. И Джино, огромный и бесстрастный, глядящий на Лесли с любовью в глазах.
— Пойдем, мама, — устало сказала Алана. — Дерьмо попало в цель, и поскольку мы с тобой бросили его, то мы можем отправиться домой.
Алана де Монтиньи сидела в кресле в помещении, которое она со смехом называла жилой комнатой.
— Жилая комната, а? — с горечью говорила она иногда. — Послушайте, в таком сарае вообще нет ничего жилого.
Она зажгла другую сигарету и поднесла свой стакан к свету.
Кровавая Мэри — это все-таки вещь, подумала она. Ну, и проклятый цвет.
Она слегка удивилась, как вообще у нее могла возникнуть такая мысль, а потом вспомнила, — от сестры. Но у Лесли всегда был чудной взгляд на вещи.
— Смотри, смотри, — всегда говорила Лесли. Но если Алана соглашалась посмотреть, то это всегда было какой-нибудь дурацкой шуткой, вроде того, что Лесли наливает сливки в холодный кофе.
— Смотри, смотри, — скажет Лесли, глядя, как сливки падают на дно, а затем поднимаются, образуя водоворот в стакане. — Разве ты видела когда-нибудь такую красоту?
Алана улыбнулась и ополовинила свой стакан. Эта Лесли была как постоянная головная боль. Все у нее было очаровательное, изумительное, фантастическое, замечательное. Чудачка. Таких как Лесли лучше сразу сажать в психушку. Но тогда нельзя свалить на них всю вину, в особенности когда вся семья не в своем уме. Ну, например, кто, кроме такой идиотки, как Анжелика, мог назвать дочерей Алана и Лесли, если они носят фамилию де Монтиньи? А сын Анжелики, будь он жив, носил бы имя Стефен. Стефен де Монтиньи, обалдеть можно.
Она допила стакан и пошла на кухню, чтобы приготовить еще одну порцию Кровавой Мэри. Вернувшись, она снова уселась в кресло, закинув ногу на подлокотник. И услышала, как ее мать, Анжелика, которая все еще жила в старом доме, сказала:
— Алана, какая ты противная и невоспитанная.
— А ты, ма, — автоматически ответила она, — шлюха, лгунья, змея и Бог знает что еще. И отвяжись от меня.
Когда Лесли была рядом, она всегда выполняла роль сладкоречивого миротворца.
— Пожалуйста, Алана, — скажет Лесли. — В конце концов, она твоя мать. — Или наоборот Лесли скажет: — Пожалуйста, мама, Алана ведь тоже твоя плоть и кровь.
Да, мы настоящий клан, это точно. Клан де Монтиньи. О Господи.
Она сунула указательный палец в стакан и кубики льда закружились в водовороте.
Да. Я, многомужняя, чудачка Лесли, шлюховатая мама Анжелика и старая сумасшедшая бабушка Моника. Был еще папа Этьен, который хотел уйти и исчез где-то в Тихом океане в последние дни войны. А еще матушка Симона и большие толстые тетки, Жозефина, Шарлотта и Сесиль, да еще слабоумный дядюшка Реми и старый пьяница дядя Кристоф. Да. Ну и клан. Клан де Монтиньи из Ливингстона, Нью-Гэмпшир.
И из всех, кого Алана знала, единственно кто, пожалуй, понимал это, был муж Лесли, Джино Донати. Вот это подходящее имя. Джино Донати.
