— Угости меня рюмочкой, — сказала она.
— Я не могу сейчас.
— Ты можешь всегда, когда я хочу этого, — ответила Анжелика.
Слава Богу, думал в тот день доктор Гордон, стоя у операционного стола, что у меня есть возможность это сделать, что у меня есть своя собственная клиника. Но все равно он волновался.
Отрежь эти трубы, Майлс. Отрежь пуповину у ребенка. Перевяжи ее. Скорей, скорей, скорей! Ничинай шить. Быстрей!
Я никогда не видел так много крови.
Пожалуй, когда все кончу, выпью две или три рюмки, подумал он. Теперь все в порядке, она стерилизована. Швы наложены и с ребенком все в порядке. Теперь няня может продолжать. Я свое дело сделал.
Он повернулся к няне: — Наблюдайте за этим ребенком, — сказал он. — Я хочу, чтобы за ним было постоянное наблюдение.
Он никогда по-настоящему не доверял Эстер как няне. Эстер была склонна к небрежности. Она стала няней только потому, что это была профессия, ведь если у тебя есть профессия, то ты уже человек.
И Эстер ответила:
— Конечно, доктор.
Но ведь девушке нужно иногда выпить чашечку кофе или выкурить сигарету. И вот Стефен де Монтиньи лежал в своей кроватке и жизнь вытекала из него — капля за каплей. Сколько капель крови может быть в маленьком, совсем крошечном ребенке?
— Что вы наделали?! — закричал доктор Гордон, который вернулся в клинику позже и зашел посмотреть на ребенка.
Но было слишком поздно, и никто не мог спасти Стефена.
— Боже мой, где же вы были? — раздраженно спросил он Эстер. — Почему вы не следили за ним?
Доктор Гордон повернулся и направился к комнате Анжелики. Что-то заставило его вернуться. Что? Разве он знал? Но почему?
Несчастный случай, убеждал он себя, идя по длинному холлу. Несчастный случай. Я не хотел этого. Было так много крови, и на все просто не хватало времени. Я должен был проверить ребенка, прежде чем доверить его няне, особенно такой, как Эстер, но вдруг я почувствовал, что мне надо уйти оттуда.
Но я вернулся.
— Он умер. Он умер, Анжелика, — сказал доктор Гордон, стоя у ее кровати.
— Но я жива.
— Анжелика, твой сын умер.
Анжелика пожала плечами.
Начать с того, что она никогда не хотела сына, и все, о чем она сейчас думала, это когда же она сможет вернуться домой.
— Что ты сделала? — спросила Моника у нее ночью.
— Мама, он умер. Ребенок умер.
— Он умер, как твой отец?
— Нет, мама, не так. Может быть, у нас такая судьба, чтобы рядом с нами не было мужчин. Я скажу тебе, мама, что такое рай — это чтобы у тебя было все время то, чего ты хочешь. Для этого мне не нужен мужчина.
Моника посмотрела на нее и подумала: Боже, кого я родила?
— Мама, не смотри так, как будто у тебя разбито сердце. Мы же этого хотели, и ты и я. Райский сад — это единственное место, где можно обойтись без мужчины.
Моника только посмотрела на нее и подумала: я убила его. Я убила своего внука.
Она все стояла и смотрела на Анжелику, на ангела.
И Анжелика улыбалась ей своей милой улыбкой.
— Анжелика, скажи мне, это правда, что у него было смертельное кровотечение?
— Конечно, мама. Гемофилия. Это болезнь аристократов, а я ведь всегда была принцессой.
Моника была даже не в состоянии заплакать.
— И много было крови?
— Да, конечно, мама.
— Как у твоего отца?
— Нет, мама, не так. У отца не было кровотечения. Ты же знаешь.
Кроме Моники, никто больше не слышал, как плакал Этьен. Она слышала. У нее было странное ощущение. Она не могла назвать это другими словами странное чувство. Никогда за всю свою жизнь она не чувствовала себя так странно.
Сколько крови! Сколько крови, думала она, я утону в ней. Но я не убивала его! Я не убивала Армана! Я не убивала Стефена!
Она кричала и Этьен нашел ее на полу.
— Я умираю в океане крови.
— Я слышала тебя, — кричала Алана. — О, сколько раз я тебя слышала. Ты можешь тут пытаться обмануть Лесли и всех Донати, но меня ты не обманешь. Я слышала это вместе с бабушкой, и я слышу это вместе с тобой каждый день и каждую ночь.
— Пожалуйста, не обижайте друг друга, — всхлипнула Лесли.
Но ее никто не услышал. Алана и Анжелика смотрели друг на друга.
— Мама, пожалуйста! — кричала Лесли. — Пожалуйста!
Неожиданно Алана повернулась к ней и сказала:
