Публика ожила, многие аплодировали.
— Хотите свободы? — спросил Махно глуховатым голосом, когда шум приутих.
— Мы с вами! Хотим! — послышались выкрики.
— Тогда запомните: нет ничего дороже. Любой возразит: «Я это, дескать, и сам знаю». Прекрасно! Вы что думаете, Махно умнее вас? Вздор! Я только выражаю ваши желания, вековечные мечты крестьян, иных рабочих людей. Не более того.
«А степняк-то хитер, — определила Тина, — и распаляется».
Карие глаза Махно засветились, голос окреп. Он продолжал:
— Быть рабом хоть и трудно, зато кормят, худо-бедно одевают, инвентарем обеспечивают. Чуток и рублишки подкидывают. Верно?
— Точно! Так и есть!
— А свободный сам по себе. Но и сладко же это, поверьте, — быть хозяином своей судьбы. Вот к чему призывают вас анархисты. Никакая государственная власть, никакая! — Нестор поднял палец и тряс им. — Никакая, будь она трижды золотая, тебе лично ничего даром не даст. Наоборот, такой хомут накинет, что и не брыкнешься!
«Господи, да он же мои мысли читает», — поразилась Тина. Но дальше, когда речь пошла о гетмане, «опричниках непрошенных», сборе оружия и «тружениках села», она почти не слушала. Это уже ее не касалось.
— Какой сокол! Убедилась? — возбужденно говорила Муся по дороге домой. — Это тебе не еврейская шпана, что бегает за твоей юбкой. Он им быстро утрет сопли, всяким Леймонским.
— Кому? — встревожилась Тина.
— Посмотришь, — загадочно пообещала прислуга.
Штаб восставших разместился в гимназии. Сначала решили занять коммерческий банк — здание солидное и надежное в случае нападения. Но Алексей Чубенко предостерег:
— Скажут, и новая власть прилипла к мешкам с деньгами.
Тогда кто-то предложил засесть в конторе Кернера: тоже в центре и каменная.
— А вы уйдете — с меня шкуру сдерут! — взмолился Марк Борисович.
— Как уйдем? Не веришь в нашу силу?
— Дорогие мои, мужик полагает, а Бог располагает.
Плюнули и заякорились, как и австрияки, в гимназии.
Первым делом Махно зачитал сочиненную им телеграмму:
— «Всем, всем, всем! Районный ревком настоящим извещает о занятии повстанцами Гуляй-Поля и установлении здесь свободной республики трудового народа Украины. Объявляем повсеместное восстание рабочих и крестьян против душителей и палачей революции — австро-германо-гайдамаков».
— Не слишком ли громко? — усомнился Алексей Марченко. — Мы что, вся Украина?
— Постой, а ты против размаха запорожской вольницы? — наскочил на него Петр Лютый.
— Есть еще соображение, — неторопливо заметил Семен Каретник. — На фронте не принято кричать о своих успехах. Зачем давать противнику оперативную информацию?
— У нас другая война, — возразил Махно, — и у нее свои законы. Где взять соратников?
— Все равно давайте по одежке протягивать ножки, — настаивал Марченко, — а то потом куры засмеют.
— Я подумаю, — пообещал Нестор, и вскоре дерзкую телеграмму с изумлением приняли в Александровске, Бердянске, Мариуполе.
Тем временем в штаб зачастили гонцы. Песчанский доложил:
— Румыны прут!
— Ага, не нравится им в степи! Далеко ли они? — уточнил Махно.
— Иван с колокольни шумит, что на взгривке гарцуют.
Все, кто был в штабе, засмеялись.
— Хай потешатся, мамалыжники. А вы там, хлопцы, потуже затяните пояса.
— Для чого? — не понял молодой лупатый гонец.
— Чтоб не потерять штаны, когда полные наложите.
— Ну вас! — хлопец обиделся и убежал. За ним явился гурянин, тоже порол чепуху.
— Роздайбида! — позвал Нестор. Вошел бравый пулеметчик. На ногах юфтевые сапоги, чуб вырывается из-под офицерской фуражки. Даже кокарду не снял. Он теперь охранял вход в штаб.
— Слушай, не пускай сюда этих паникеров. Мы мозгуем, как стратегию развернуть, а они блохами за пазуху лезут.
— Момэнт, — козырнул Роздайбида. — Просю на выход, парень. Ни одна муха больше не залетит!
— О главном речь, — Махно зашагал из угла в угол. — Будем уходить или продержимся?
Семен Каретник рассеянно поглядывал в большое окно. Во дворе гимназии чинили колесо тачанки, переминались лошади, прогуливались опоясанные патронташами повстанцы и сидел крупный черный кот без уха. Он явно никуда не спешил. Но как только кто-то пытался обойти его, кот срывался с места и перебегал дорогу. «Ах ты ж карнаухий бандюга!» — ругались мужики. «Закрой глаза и скрути ему дулю!» — хохотали наблюдатели. Семен тоже усмехнулся.
