Девушка сладко зевнула. Все эти приключения властей мало волновали ее. Кто бы не пришел, — считала она, — работа никуда не денется. Телефонистку никто не тронет. Ой, как прав был отец, когда помогал ей выбрать профессию. Он сейчас, конечно, в своей лавке, торгует гвоздями, красками, хомутами. Ему тоже не страшна смена власти. Единственные, кого он побаивается, — это большевики. Но и они, полагает, без хомутов не обойдутся.
Во дворе, за дощатым забором, незлобиво полаяла собачка. «Муся пришла убирать, — догадалась Тина. — Видимо, отец просил рано не беспокоить». Поскольку они постоянно заняты, а мать умерла четыре года тому назад — наняли соседку, и та стирала, готовила обед, кормила курей, песика.
— Проснулась? Привет! Я счас быстренько все сделаю, Тиночка, и побегу на митинг, — лепетала соседка, круглолицая, маленькая и шустрая. Она уже подметала пыль в комнате.
— Какой митинг? — удивилась молодая хозяйка, одеваясь.
— Тю-ю, да ты что? А еще телефонистка. Людям не говори — засмеют!
Тина смотрелась в зеркало и не нравилась себе. Ночное дежурство, тем паче такое — не сахар.
— Власть же наша опять! — убежденно и радостно сообщила Муся. — Кто был никем, вот как я, тот станет всем. Представляешь?
— Ой, не торопись, милая. Ты веришь, что власть может что-то дать? — Тина не раз слышала это дома и потому криво усмехнулась.
— А как же! Махно в прошлом году, помнишь, верховодил в ревкоме? Коммуны завел, земли нам подарил. Даже шапка помещика бате досталась!
Дочь лавочника была далека от земли.
— Как он выглядит? — спросила.
— Тю-ю, ты ни разу не видела? Сменя ростом.
— Такой малый? — Тина подумала: «Неужели ночной атаман?»
— А что я, кнопка? — простодушно обиделась Муся. — Еще как нравлюсь. Гоняются кобели о-го-го!
— Но он же мужчина!
— Ну и что? Зато его все великаны боятся.
— Прямо там, — не поверила Тина, хотя ее это очень заинтересовало.
— Криво! — передразнила соседка. — Махно такой, ну, такой…
— Какой же?
— Волк его увидит, подожмет хвост и в страхе убежит. Наши на хуторе наблюдали. Во какой! Тю-ю, да мне ж обед еще варить…
— Давай помогу, — предложила молодая хозяйка, — а потом вместе и отправимся на твой митинг.
— Правда? Ну, живо чисть картошку!
Когда они пришли в центр городка, там уже собралась давно не виданная публика: крестьяне с окраин, прислуга, мастеровые, многие с женами, детьми. Стояли, о чем-то спорили, смеялись, поглядывая на дверь ресторана, что срезанным углом выходил на площадь. Крыльцо его было каменное, со ступенями, высокое — готовая трибуна. Тина и не заметила, как туда взобрался какой-то дядя в соломенной шляпе и начал что-то выкрикивать. Его живо прогнали. Потом еще двое пытались говорить, но было заметно, что это люди незначительные. Их тоже никто не слушал. Все ждали, когда появится Махно.
— Айда поближе, — Муся не могла долго стоять на месте.
Пока они пробирались к ступеням, раздались радостные и уважительные возгласы:
— Нестор Иванович! Тише!
На крыльце стоял тот самый мужичок, что ночью ворвался в помещение станции. Тина сразу его узнала, но теперь рассмотрела получше. Военный френч без погон, явно с чужого плеча, сидел на нем несуразно. Лицо плоское, монгольского пошиба, и носик небольшой. «Степняк», — небрежно определила девушка. Она любила читать исторические романы.
— Кхэ, кхэ, — кашлянул Махно.
«Ему бы еще лохматую лошадку и колчан со стрелами», — Тина улыбнулась.
— Нравится? — спросила Муся.
— Ага.
— Вот видишь. Я же говорила — сокол!
Тут Тина не сдержалась и прыснула. Махно взглянул на нее холодно, пристально и начал речь:
— Только что я из типографии. Всю ночь печатали вот это, — он показал пачку прокламаций, передал ее стоявшему у крыльца парню с черным знаменем, и тот принялся их раздавать. Тина с Мусей тоже взяли по листочку. Нестор продолжал:
— Революционно-повстанческий штаб призывает вас, каждого, не теряя времени, записываться в боевые отряды. Наша социальная революция — это продолжение и развитие русской. Степная ширь Украины не терпит диктатуры: ни царя, ни Скоропадского, казачьих генералов, ни большевиков. У нас дух от природы антигосударственный и требует простора!
