Из-за кресла никакого ответа. Ноги, ботинки, брючины чуть подрагивают.
— Или второй вариант: это друг, старый кореш, ведь играть со мной такие шутки, вместо того чтобы послать эсэмэску, — это надо быть старым корешем. Но у меня нет корешей, которые носят кожу на каучуковой подошве. (Надеюсь, я никого не обидел.) Кореш, которого я давно не видел? Или который может даже вырядиться?
Нога, брючина и ботинок, высовывающиеся из-за кресла, дергаются все сильней.
— Я вижу, кореш смеется или сдерживается изо всех сил и вот-вот прыснет.
После паузы:
— Лейтенант Бедельман? Нет? Тогда… Альваро? Старина Альваро! Нет?
С громким американским смехом кресло разворачивается, и двое мужчин смотрят друг на друга.
— Эдвард! Эдвард! Ущипни меня, скажи мне, что это сон! Как ты здесь оказался? Обнимемся, старый чертяка!
— Федерико! Ты знал, что я в Мадриде?
— Откуда? Ты ж никогда не сообщишь! Каналья!
— Ага, у меня здесь выставка.
— Но как ты сюда вошел, а? Подмазал секретарш?
— Угу.
— Серьезно?
— Я им все объяснил, показал фотографии, где мы с тобой вместе в Оксфорде. И они на это клюнули? Мы ужасно хохотали, и они согласились запереть меня здесь при условии, что я оставлю им одну фотографию.
— А что тут смешного?
— Это та, где мы играем в карты, в дым пьяные, на кухне моей тети.
— Черт!
— Ты помнишь?
— Где мы голые?
— Угу.
— Ну ты даешь! Завтра ее увеличат и расклеят по всем коридорам. А тебе смешно.
У Эдварда занятная манера смеяться. Рот открыт в широкой улыбке, глаза навыкате, лицо неподвижно, а губы как бы натянуты на круглые ровные зубы.
— А что ты мне устроил, спятить можно, я просто обалдел.
— Да я заходил с утра, мне сказали, что ты будешь вечером.
Эдвард расстегивает ремень, пуговицу и спускает брюки. Расшнуровывает ботинки, снимает их и переступает через штанины. Сидя в одних трусах — голые ноги в рыжей поросли, — и носках, он поворачивает голову к Федерико, показывая на брюки и ботинки:
— Прикинь, как я подготовился?
— Умно, ничего не скажешь. Я купился.
— Конечно, в моих обычных шмотках не сработало бы. А кто такой этот Бедельман?
— Да легавый один нарывается. Я хочу уделать его в сегодняшней статье, думал, он пришел торговаться.
— Отлично.
Эдвард уже надел свои широкие красные брюки и сине-бело-красные кроссовки.
— А Альваро — это кто?
— Старый кореш. Ты его не знаешь? Я ведь наверняка тебе о нем говорил. Друг детства. Надо же, вот сейчас о нем вспомнил… Сто лет его не видел. Слушай, Эдвард, давай по… Хотя ты, америкашка, наверно, уже поел.
— Нет, я подстраиваюсь под здешнее расписание. У меня живот подвело, но я еще не ужинал.
— Тогда поужинаем сегодня вместе. И я все-таки позвонил бы Альваро. Пусть сегодня будет вечер друзей, настоящих корешей, а не паблик рилейшенз, соберу уж всех. Идет?
— Нет проблем.
Эдвард заканчивает одеваться. Федерико открывает компьютер.
— Слушай, ты здорово загорел, хоть и рыжий.
— Угу, я делал репортаж в Андах две недели назад.
Федерико садится, открывает файлы.
— Может, ты хочешь сесть в свое кресло?
— Нет, сиди, мне и здесь хорошо. Ты не против, если я поработаю, пока мы будем болтать? Мне осталось всего ничего, несколько колонок для завтрашнего номера.
— Валяй, мне это не помешает.
— А! Я его ждал, вот и он!
— Кто?
— Твой американский акцент. Вот сейчас я его услышал. Ты молодец, просто молодец.
— Ну, как поживаешь? Все фотографируешь, как я погляжу. Ты был в Андах?
Эдвард, в сине-сером спортивном свитере, красных брюках и трехцветных кроссовках, сворачивает новую сигарету, а Федерико время от времени поднимает глаза от компьютера, чтобы посмотреть на собеседника.
— Я там снимал пейзажи.
— И как, удачно?
— Да, но после пейзажей, знаешь, хочется чего-то более интимного, более человеческого. А вообще, из этого, знаешь, книгу сделают. Проект еще неясный. Может быть, с текстом.
— Документальную?
— Нет, скорее tea-table-book[47], коротенькие легенды или стихи. Хотят обратиться к тамошнему автору.
Пальцы Федерико летают по клавиатуре, и на экране, как по волшебству, появляются строчки текста, они бегут, растут, движутся, мчатся, спотыкаются о невидимые поля, возобновляют свой бег и, пока их автор беседует, складываются в три одинаковые плотные колонки.
