— Тори! — вскрикнул он и закашлялся, — Тори, беги! — однако я упорно двигался вперёд, пока не достиг своей цели. Отец лежал, прижатый обломком балки к полу. Он уже не говорил, только лихорадочно кашлял.
— Пап, где твоя повязка? — прокричал я. Он попытался что-то ответить, однако я не расслышал его из-за оглушительного треска: третья и самая массивная балка зашлась огромной чёрной трещиной. Я, не раздумывая, сорвал с себя повязку, обмотав её вокруг отцовского лица, и, приложив титаническое усилие, приподнял обломок, прижавший его к земле. Отец слабо размахивал руками, протестуя и бормоча что-то о том, чтобы я уходил прочь, однако я подхватил его под руки и потащил к лестнице. По дороге я увидел брошенный мешок и связку снастей. Нужно было как-то вытащить и их… За мгновение мне пришла мысль — я стащил с себя рубашку и, уложив отца на мешок, обвязал его и связку со снастями. Теперь они довольно уверенно держались рядом с ним, и я мог вытащить всё за один присест. Внизу уже собрались мужики, готовые оказать помощь. У лестницы я освободил отца от импровизированных пут и сбросил вниз снасти, а затем, похлопав его по щекам, чтобы привести в сознание, начал аккуратно спускать его вниз по лестнице. Он слабо хватался за перекладины и в какой-то момент потерял контроль, однако внизу его тут же приняли сильные руки товарищей. Они уже тащили его к выходу, когда я собрался спуститься следом, однако последняя балка в этот же момент обвалилась, проскользив прямо по лестнице и обрушив её до основания. Я оказался в ловушке.
Однажды старик Софус, служитель у местного алтаря, сказал мне, что каждые пять секунд где-то в мире в землю ударяет пять сотен молний. Мы нередко наблюдали грозы и вспышки на небе, но никогда это не казалось чем-то осязаемым, реальным и возможным рядом с нами. А теперь я заперт в ловушке из огня и дыма благодаря одной лишь небесной вспышке. Если бы я верил в богов, я бы счёл, что у них странное чувство юмора. Мозг начал лихорадочно искать спасения, но оно упорно не желало показываться мне на глаза. Огонь охватывал амбар, и что-либо разобрать становилось всё сложнее. Прыгнуть вниз казалось просто невозможным — высота была довольно приличной, да и внизу скопилось внушительное количество обломков, о которые легко можно было покалечиться. Дышать становилось всё сложнее, и глаза стала укрывать тёмная пелена. «Неужели это конец?» — пронеслось у меня в голове. Я был неожиданно спокоен и равнодушен, я не думал ни о том, чего не успел, ни о том, что сделал в своей жизни не так, я просто смотрел на искры, танцующие перед моими глазами, и в этот миг мне казалось, что всё идёт так правильно, так… неизбежно. Ноги сами понесли меня вперёд, к проёму в стене. Раньше там было окно, затянутое сукном, но сейчас это больше напоминало просто зияющий кусок пустоты. Я приближался к нему, сам не зная, для чего, может, затем, чтобы в последний раз взглянуть на мир. И ровно в тот момент, когда мои руки коснулись нижней перекладины, я понял, что силы покидают меня, и тут перед глазами возникла тьма. Бесконечная и непроглядная.
«Осилит путь идущий. Свет —
узрит смотрящий вдаль.
Каким бы ни был твой ответ,
он будет значить «да»…»
— Ч… что? — непонимающе прошептал я, — кто это? Где я? — однако размытая фигура, как и её гулкий звучный голос, растворились во тьме. Я попытался подняться на ноги, но сил было критически мало. Неожиданно где-то впереди забрезжил свет. Он казался таким тёплым и приятным, что на душе сразу стало легче, и страх неизвестности мигом исчез. Я наблюдал, как голубоватые лучи переливаются, становясь всё ярче, переплетаясь между собой, и вот уже будто окутывая меня…
— Тори! Тори, очнись!
Я открыл глаза. Чувства начали постепенно возвращаться, и я ощутил, как по моему лицу стекают холодные капли, обжигая измученную кожу.
— Он жив! — прокричал склонившийся надо мной человек, заливисто рассмеявшись. Я почувствовал, как меня осторожно подхватили и поставили на ноги, и по моему телу любопытно заскользили чьи-то руки.
— Вроде, целый, не думаю, что он повредил что-то… Но состояние нерадостное, отнесите его в дом, пусть поспит.
