– Да нет, я – следователь.
– Ну, слава богу! Вы меня извините, если что…
– Да все нормально.
– Ну и хорошо. Но, все равно, гаишники – …, – он опять употребил эвфемизм слова «гомосексуалисты». – Разве нет?
– Бывают, – сказала я. – Я с ними, как водитель, не сталкивалась.
– Не водите?
– Почему? Вожу, меня просто не останавливают никогда.
– Да? Везет… А давно водите-то?
– Лет десять, – пожала плечами я.
– Сколько?! – у него, бедняжки, аж глаза округлились. И повторил, много более уважительно: – Везет…
После этого он пошел переодеться, умыться и минут через пять присоединился к нам. Мы с дядей уже успели пропустить по третьей, ну и его, естественно, заставили пить штрафную. В том числе за оскорбление скромных тружеников дорожной полиции. Такую формулировку предложила я; он посмотрел на меня как-то странно, но выпил – видать тоже не искал повода оставаться в трезвости.
– Какие… «скромные труженики»? – спросил он; я испугалась: как бы не завелся он на этой теме. Впрочем, по глазам было видно, что он хочет пошутить и попровоцировать меня.
– Это же позор всей правоохранительной системы, это ходячая, махающая палкой компрометация всей государственности, жадная до денег и власти. «Гаишник» – это не профессия, это диагноз. Вот вы там работаете, может быть, вы видели хоть одного не тупого и не жадного гаишника? Может, их прячут от народа, чтобы не позорились?
– Ну, зря вы так, – улыбаясь, вяло оправдывалась я. – Вы просто расстроены из-за этого происшествия.
– Конечно, расстроен… Храбрые уличные инспектора они, а не «скромные труженики»!
– Ну, можно и так сказать, но они же не всегда в черте города несут свою службу, на улицах… – я пыталась не рассмеяться. Он был в ступоре: смотрел на меня во все глаза и пытался понять, стебу я над ним или нет.
– Это аббревиатура, – пояснил он.
– Абре… что? – спросила я.
– Ну, «храбрые уличные инспектора» – прочитайте… аббревиатуру – сдался он, но все-таки не сказал «прочитайте по первым буквам».
– Фи, какая гадость, – сказала я. – Мне вот их даже жалко иногда: стоят себе и в зной и в стужу на дороге. Пресекают правонарушения… И в дождь тоже стоят. Ну, а что поделать, если тупы и корыстны – таким ведь тоже надо семьи кормить, не стерилизовать же их в детстве.
– Убивать из рогатки, – вставил он.
– Ну, это же не наш метод. Со временем все будет хорошо, когда у нас изменятся представления общества о власти и о самом себе, это ведь не сами люди по своему извращенному умыслу выдумали образ гаишника и вышли на дорогу, это их государство поставило, а условия для такого образа возникли века назад и исчезнут тоже не скоро…
– Жаль, только жить в эту пору чудесную уж не придется ни мне, ни тебе, Танчо! – как-то слишком уж живо произнес дядя, который, как я заметила, озадаченно наблюдал последние минуты, как эту Танчо несло.
– Давайте, хоть выпьем за это, – предложила я, поморщившись.
– За то, что не придется или, что так будет? – спросил он, когда мы уже чокались. Мы рассмеялись и выпили без ответа.
* * *
– …Так, вы прямо уголовные дела расследуете? – спрашивал он.
– Ну, да, – кивнула я.
– А какие именно, ну… по каким статьям?
– В основном – то, что называется «экономической направленности». Мошенничества, присвоения-растраты – такую, в общем, чушь…
– Ничего себе – чушь! Не хоте бы я у вас под следствием оказаться.
– Почему это? – выпалила я, как всегда, не думая, а потом рассмеялась. – Извините… А, что – есть основания?
– Да, вроде, нет, это я так…
– То есть – я сама вам не понравилась?
– Да почему же?! Вы… привлекательная девушка.
– П-привлекательная особа! – тут я просто заржала. – К-какой изысканный комплемент!
Смотрю, как-то странно он на меня глядит, но остановиться не могу… Просмеялась.
– Вы, главное, если под следствием окажитесь… Ну, не дай бог, конечно! Вы можете ни на какие вопросы не отвечать. Говорите, что пользуетесь пятьдесят первой статьей.
– Статьей чего?
– Конституции рэ-фэ, конечно!
– А… Ну, спасибо… Что бы я без вас делал? Будете еще?
Еще бы я не буду! Спать мне уже идти не хотелось. Он разлил еще, и мы выпили молча, глядя друг на друга. Кстати, за столом мы остались уже одни – дядя как-то незаметно исчез.
