Он повёл Андрея узким переходом с земляными стенами, низко пригибаясь, чтобы не задеть грязный свод. В конце пути они оказались перед дверью, обитой медью, за которой была ещё одна келья, блекло освещённая бронзовым светильником. В центре кельи находилось кованое железное кресло, в котором сидел благородый муж с чисто выбритым лицом и длинными усами. Это был Ростислав Шишман, за ним стояли братья-близнецы бояре Друян и Троян, напротив сидел благообразный инок с гусиными перьями и свитками.
— Енто тот, кого ты рыскал, — произнёс Тимофей Чудовский, указав глазами на сидящего в кресле.
Андрей низко поклонился. Благоговение перед царями впитывалось на Руси с детства.
— Я не могу передати тебе, государь, верительных грамот мово государя, ибо они осталися в харчевне, но ты можешь послати монаха с моим перстнем к одному из моих людей — Савелию Сивому, и он принесёт их тебе.
Андрей снял с пальца перстень, и Тимофей, взяв его, неслышно удалился.
— Я прибыл, штобы передати деньги и поведати, што царь Алексей Михайлович венчался святыми узами с девицею Нарышкиной, ныне царицей Натальей Кирилловной.
Ростислав сплёл пальцы, похрустел суставами, раздумывая с ответом.
— Я извечный должник царя Алексея и не собираюсь равнять себе с его величием и могуществом. Я рад, што царь Алексей сыскал себе жену по душе и сердцу, но я бы стал верным и послушным сыном его, если бы он выдал за мене одну из своих дочерей или сестёр, што намного бы возвысило мене средь мово народу.
— Но токо вызвало бы крупну ссору царя с султаном турецким.
— Война Порты с Русью и Польшей — дело решённое, не в этом году, то в следующем она будет обязательно. Гетман Дорошенко признал себе вассалом турецким, и султан готовит своих янычар для посылки ему в подмогу под Чигирин. Ты возвернёшься к царю, всё, что ты услышал здесь, поможет многое ему разъяснить.
Андрей замотал головой:
— Да я перед его очами и не предстану. Все документы и вести я передам и поведаю главе Посольского приказу, Матвееву Артамону Сергеевичу.
Вскоре в келью вошли Тимофей Чудовский и Савелий Сивой с деревянной шкатулкой в руках. Открыв её снятым с шеи ключиком, Андрей вынул два свитка с навесными царскими печатями и два больших кошеля с ефимками[111].
— Вот то, што мене велено передати.
С печальной улыбкой Ростислав взял дары. Никогда ещё Андрей так не понимал, что от него ничего не зависит. От этого он чувствовал себя униженным. Тимофей похлопал его по плечу, а Ростислав жестом отпустил. Монах проводил его и Сивого до харчевни, расспрашивал по дороге обо всём, что творилось на отчизне за последние годы. У самой двери он остановился и, попрощавшись, попросил:
— Поживи в Тырнове ещё пару дней, мене грамотку надоть написати и с тобою передати.
Затем поклонился и ушёл в темноту узких улиц.
Давно в посольской избе не было столь большой кутерьмы. Новый глава Посольского приказа Артамон Матвеев принимал посла эмира Бухары Муллу-Фарруха. На торговых связях с Бухарой настаивали голландские купцы, которых в своей политике поддерживал Матвеев. Фарух явился в сопровождении большой пёстрой свиты. Зелёная чалма на его голове говорила о том, что он недавно посетил Мекку. Важно проследовав по коврам, он дотронулся до чалмы и с достоинством поклонился, в ответ и по русскому обычаю Артамон Матвеев поклонился в пояс. Подьячие обступили свиту посла.
— Когда люди кочующего хана Улухана принесли поклон и дары царя урусов моему господину, повелителю Бухары, он тут же послал меня с ответным поклоном, — медленно, бархатным голосом на арабском языке заговорил Фаррух, толмач переводил его слова, — и я поспешил исполнить его волю. Двенадцать ахалкетинских скакунов, восемь серебряных кувшинов тончайшей чеканки, драгоценнейшие ковры, красавицу рабыню прислал со мной мой государь в дар государю руссов.
Матвеев с почтением и достоинством вновь поклонился. Начался ритуал передачи и приёма даров, и тут, нарушая все обычаи, в посольскую избу в сопровождении князя Воротынского и царевича Сибирского, опираясь на посох, вошёл царевич Фёдор. Писцы и подьячии попадали на колени. Толмач поспешил поведать Мулле-Фарруху о том, кто явился.
