— Патриарх Иоаким на то не пойдёт.
— А ты ему не сказывай, Федя. Тихо пошли туды с указом кого из дворян или сотника стрелецкого. Ведь Никон стар уж. Не сегодня-завтра помрёт в том медвежьем углу. На нас грех ляжет, а на тебя более всех. Пусть уж здесь успокоитси старец.
— В Москве? — Царь даже вперёд подался.
— Зачем в Москве? Переведи его в Воскресенский монастырь.
— Но Иоаким аки узнает, такой шум учинит.
— Ты пока ему того не говори. А когда Никон буде уже здеся, пущай узнает. Пошумит, пошумит да на то же и сядет. В конце концов, не Иоаким, а ты царь — хозяин всея Руси.
— Тогда садись, Софья, пиши.
Грамота, которую продиктовал царь сестре, была писана архимандриту Кирилловского монастыря Никите с указанием отправить высокого заточника в Воскресенский монастырь под Москву, и «вершити сие немедля по получении нашего царского указу».
Получив подписанную грамоту, царевны, радостные, удалились, а Фёдор разоблачился спать.
Поутру государя вновь не пустили к жене, сославшись на повитух. День опять предстоял праздный, сегодня пир в честь рождения наследника давал патриарх. Фёдор решил до пира посетить брата и в сопровождении четырёх рынд отправился в покои вдовой царицы Натальи Кирилловны. Та была очень поражена его появлением.
— Здравствуй, матушка Наталья Кирилловна.
— Будь и ты здрав, государь. Я думала, за всеми хлопотами ты забыл об нас.
— Ну, што ты, царица, я уважаю тебя и безмерно люблю своего брата. За ним я и зашёл.
Видя искренность в глазах государя, Наталья Кирилловна улыбнулась:
— Я тоже счастлива за тебя и от всего сердца поздравляю с сыном. — Она повернулась и позвала: — Петруша, сынок, к тебе государь пришёл.
Из-за двери раздался весёлый визг:
— Братец...
Дверь открылась, и в покои ворвался царевич Пётр. Он радостно улыбался:
— А мене сказали, што я тебе боле нужен не буду.
Его непринуждённость рассмешила Фёдора:
— Ну, пойдёшь со мной?
— Пойду.
Они проследовали на женскую половину, и царь ввёл брата в спаленку, где находился новорождённый царевич Илья, жёнка Леонтьева как раз кормила его грудью. При виде царя и царевича она не посмела прекратить кормления.
— Энто мой сын, твой племянник, Ильёю зовут. Скоро будешь играть с ним.
— А чей-то он такой маленький и весь красный? — заинтересованно спросил царевич Пётр.
— Девять годков тому назад, когда ты родился, ты был такой же и так же сиську сосал.
Пётр весь зарделся:
— А ты тоже, тоже сосал.
— Конечно, як любое дитя, млеко вкушающе. Леонтьева закончила кормление и положила царевича в колыбельку.
— А на коне он будет скакать? — вновь повеселев, наивно спросил Пётр.
— Да, я вам целую конюшню подарю.
Сзади раздалось кряхтение. Царь повернулся и увидел Языкова.
— К патриарху пора, государь.
— Щас идём, Иван Максимович.
Фёдор Алексеевич пригнулся и обнял Петра:
— Видишь, опять мене некогда. Рынды отведут тебя. Царь развернулся и с боярином удалился, а рынды, встав за спиной Петра, проводили его до покоев матери.
В третий день празднества пир давал патриарх Иоаким. В его палатах, украшенных чрезмерно, двор чувствовал себя вольготно, ел и пил вволю. Мясного было выставлено столько, сколько на царском столе не стояло. А нищих в этот день кормили патриаршие люди. Третий день Москва гуляла во всю свою разгульную душу. Ко всем воеводам были разосланы гонцы с радостной вестью о рождении наследника, и от них теперь тоже ждали поздравлений.
С пира Фёдор вернулся за полночь, сильно хмельной и, разоблачённый Языковым и Лихачёвым, повалился спать. Проспал он долго, почти до полудня. Сегодня первый день никаких пиров быть не должно было. Фёдор потянулся и позвал Языкова:
— Иван Максимович, давай одеватьси.
Боярин вошёл весь в слезах:
— Государь, Фёдор Лексеич, государыня скончалась...
— Как?..
Фёдор уставился на Языкова, уж не сошёл ли он с ума. Ещё не осознав, что случилось, царь быстро надел рубаху, штаны и рванулся в покои жены. У дверей он налетел на сестру Софью.
— Аки энто случилоси?
— Понимаешь, Федя, — отвечала Софья с некоторым замешательством, — Агафья усё кровянила... Мы не хотели... Мы надеялиси...
