Теперь сюда привезли боярина Артамона Сергеевича Матвеева с сыном Андреем и их вещи, что остались случайно после досмотра боярина князя Ивана Богдановича Милославского. Дом, в который их поселили, года три пустовал. Артамону Сергеевичу пришлось многое доделывать и переделывать, а то и делать заново. Главным делом стала заготовка дров, печь в доме была дрянная и много тепла теряла, и дров приходилось запасать вдвое. Приставленный к Матвееву стрелец от безделья и по сердечной доброте во всём помогал, научил вялить мясо и рыбу, замачивать клюкву на квас да и многому другому. Когда полетели первые белые «мухи», Матвеев был готов к зиме. Теперь, сидя возле печи, он писал письма государю одно за другим и похожие одно на другое:
«Царю, Государю и великому князю Фёдору Алексеевы чу, Великой и Малой и Белой Руси Самодержавцу. Не имеющи помощи и заступления всесильного и милостивого Бога и тебя, помазанника его, Великого Государя, бьёт челом холопи твой бедный и до конца разорённый, Арта мошка Матвеев с убогим сиротою сынишком своим Андрюшком. В прошлом годе, зависти и ненависти ради, при несено на мени, холопи твоего, напраслина, чего в уме моём не было, и доколе дышу, того не будет, и безо всякой моей вины отлучён от твоей Государевой милости и по слан в Сибирь в Верхотурье воеводою, но затем по твоему указу оставлен в Лапшеве, и в прошлом годе ноября в двадцать пятый день по твоему указу приезжал полуголова Алексей Лужин и спрашивал у мене, холопа твоего, книги лечебника, в котором лечебнике многия статьи писаны циферью, и тот лечебник и людишек моих, Ивашка-еврея и Карла Захарка, велено у мене взяти. И говорено были о моём злом умысле противу тебе, Государь. С чего пом и ну, што какого лекарства у вас, Великого Государя, после ваших Государевых приёмов оставались, и те лекарства при вас, Великий Государь, выпивал я ж, холоп твой. А наши, Великого Государя, дядьки сказывали, што того не было. Так вы, Великий Государь, то очами своими зрили...»
Артамон Сергеевич не успел дописать письмо, как дверь открылась, и в дом вошёл протопоп Аввакум. Сана он был лишён, однако рясы не снял. Хитрые глаза с искоркой посмотрели на Матвеева:
— Вот где Господь довёл встретиться, Артамон Сергеевич, не ждал небось. А ведь и ты на мене хулу лил.
Матвеев спрятал письмо в шкатулку.
— Я уже почитай месяц в Пустозерске, — спокойно ответил он.
— Я то ведаю, — снова с улыбкой произнёс Аввакум. — А помнишь дом свой: ковры, зеркала, столы дубовые иноземные.
— То кровью и потом было заработано.
— Всё нам Господь даёт и велит делиться с ближним. Иисус Христос, который не имел греха, умер на кресте, взяв на себя все наши грехи.
— Каждый служит Господу по-своему.
— Слова, слова, ими всё прикрыть можно. А в Евангелии от Матфея сказано: «И не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убити; а бойтесь более того, кто может и душу и тело погубить в геенне».
Аввакум подошёл ближе к печке и сел против Матвеева. Андрей с интересом смотрел на отца и гостя. Он понял, что они давно знают друг друга. Аввакум тоже посмотрел на него:
— Энто твой отроц?
— Мой.
— А моих со мной, слава Господу, не потягали. Только вчерась сыну отписал. Я гляжу, ты тоже кому-то писал перед моим приходом.
Матвеев замялся:
— То письмо государю...
— По смерти его отца, твово благодетеля, истинно грешного государя и приспешника никонианского, я тоже писал Фёдору Алексеевичу. — Махнул рукой. — Не дойдут те челобитные до государя. А коли и дойдут, так Милославские те слезницы так извратят, што сам не будишь рад, што и писал.
Матвеев поднялся и прошёл по избе из угла в угол.
— Ты што-то ведаешь, чего я не знаю?
— Да, гонитель твой боярин князь Иван Михайлович Милославский весь род свой в Москву собирает, и Ивана Богдановича, и брата его Матвея, и племянника свово Александра, и дальнего Дмитрия. Государь решил на думу оперетси. Так их теперича в думе человек шесть будет — сила. Твою грамоту никто и не заметит.
Матвеев вскинулся:
— А ты позлорадствовать зашёл?
— Зачем, я зашёл тебе сказати, што пришло твоё время возвратиться к старой, исконной русской вере, за которую боярыня Феодосья Морозова жизнь отдала. Будь той новой искрой, што прокатитси волной по Руси и осветит каждый её тёмный уголок истинной верой.
