— Ну вота и Федюшка наш венчалси на царство, пока он в руках наших, Матвеева надоть сковырнута.
Все мужчины закивали головами, все они явились с пира и от бражного были краснолицы. Парадные одежды снять не успели и от того сильно потели.
— Он был главою Аптекарского приказу, — продолжал Иван Михайлович, — вота и надо обвинить его в умысле на жизнь государя. Свалить все болезни на промысел Артамошки. И неудачи с малороссийскими делами, а заодно и неудачи в войне с турками.
Куракин потянулся вперёд:
— А коли он Григорию Ромодановскому-Стародубскому отпишет, а тот его перед государем прикроет? С князем Григорием шутки плохи.
— Надоть быстро всё сотворить, штобы до Ромодановского дошло, когда уже было содеяно.
Вновь все закивали головами. Встал племянник хозяина князь Александр Иванович Милославский:
— Стараниями Матвеева посол Дании, пьяница Магнус Гэ, отозван евонтовым королём до дому. С того тот Магнус сильную обиду затаил на Матвеева. Сейчас на пути домой он уже в Ярославле. Надо его догнати, штобы он через ярославского воеводу Нащокина нашему государю на Матвеева жалобу отписал. А ту жалобу в большой скандал раздути. Всем скопом навалимся и спихнём Матвеева с Посольского приказу.
Все радостно вскочили со своих мест. Дядя похлопал племянника по плечу:
— Ну, Ляксандра, ты удумал. Бери перекладных и скачи в Ярославль.
Так закончился этот день венчания на царство.
В доме было темно и душно, трещал сверчок в сенях. Андрей Алмазов был сегодня свободен от службы, а восстановленные торговые дела позволяли не спешить в лавку, с того вставать с полатей не торопился, но со двора донёсся стук в калитку.
Выругавшись, Андрей поднялся, надел штаны, всунул босые ноги в сапоги и, выйдя на крыльцо, крикнул:
— Кого Бог послал?
— То я, Григорий Суворов. Открой, дело до тебя есть.
Андрей посадил пса на цепь и отворил калитку:
— Ну чего тебе?
Григорий показал бутыль с бражным:
— Вот решил помянуть друга нашего, Тимофея Ермилова, до времени усопшего.
Андрей хотел выругаться, но сдержался:
— Проходи в дом.
Суворов не заставил себя ждать.
Жена, успевшая одеться, при виде бражного что-то зло бурчала под нос, накрывая на стол. Перекрестившись, выпили не чокаясь, поминая погибшего друга и сродственника. Суворов ел жадно, как будто дома его сегодня не кормили, и с какой-то хитрецой посматривал на Андрея.
— За процветание, Андрей, твоего дома, штоб ни зёрнышка единого мышь из твоего добра не расточила, штоб ни капельки лампадного масла мимо не пролилось! — поднял он по второй.
Сотник благодарил поклоном, осушил чарку, повернул дном её вверх, дескать, уважил, пил до конца. Суворов тоже выпил и продолжал:
— А ты слыхал, Андрюша, што от отъезжающего датского посла через ярославского воеводу Нащокина поступила государю жалоба на боярина Матвеева, што, мол, деньги не доплачивал на постой и за поставку вина двору не уплатил аж пятьсот рублей.
— На Матвеева не впервой жалуютси.
— Не впервой жалуютси, но впервой его участь будет решать дума, а не усопший государь, пусть земля ему будет пухом. А в думе нынче всем верховодит Милославский, а он ещё засветло собрал большую часть думы и Кремле.
Андрей выскочил из-за стола словно ошпаренный, схватил кафтан и рванулся на улицу. До дома Матвеева он нёсся как полоумный и возле ворот нарвался на золочёную карету боярина, возвращающегося из Кремля. Карета остановилась, и открылась дверь, рука в перстнях поманила Андрея:
— Ты уже знаешь?
— О жалобе посла?
— То малость. Меня не допустили к государю. Родион Стрешнев встретил в передней и объявил, што с меня сложены обязанности главы Посольского приказа и переданы думному дьяку Лариону Иванову. Я же назначен воеводою в Верхотурье и должон отбыть не позднее восемнадцатого июля.
Андрей смотрел на Матвеева, не веря своим ушам:
— Энтого быти не может.
— Даже брата твоего на Украину отослали. Ни один в думе не сказал и слова в мою защиту, а Васька Волынский даже просил моей головы.
— И што теперь?
— Надо ждати, пока государь повзрослеет и возьмёт власть в свои руки. А пока надо отсидетси на воеводстве. Ты же здеся останешьси моими ушами и глазами. Сейчас иди, до восемнадцатого ещё увидимся, а пока мене надо побыти одному.
