Среди знаменитых кружков нероновского времени в 50—52 годах появляется кружок Кальпурния, по сути, группа Пизона. Гай Кальпурний Пизон принадлежал к знатной семье республиканской знати — выходцы из плебса очень скоро получили право перейти в ранг патрициев. Один из предков Пизона был консулом у Юлиев-Клавдиев в 67 году до н. э. Возможно, он был дальним родственником одного из них. Некоторые заговорщики считали необходимым женитьбу главы дома Кальпурния на Антонии, вдове Суллы, дочери Клавдия, чтобы его претензии на престол были законными. Пизон вовсе не был благосклонно настроен по этому поводу. Как бы то ни было, Кальпурний Пизон был в родстве и с другими знатными семьями — Сципионами и Лициниями. [248]
После 29 мая 40 года Пизон был выслан Гаем Калигулой. Вернувшись в Рим в 41 году при Клавдии, он получает консульство и становится легатом, правителем Долмации. Однако он не вояка, а элегантный и утонченный аристократ, любитель искусств, блистательно красноречивый, приветливый, щедрый и известный в народе. О нем говорят, что он красив, любитель хорошо поесть и вообще великолепен. Так во всяком случае описывает его Тацит, который не питает к нему любви и ставит в ряд «плохих», сообразуясь со своей типологией. На самом деле он не разделяет взглядов молодого поэта Кальпурния Сикула, автора поэмы «Слава Пизону», прославившегося в последние годы Клавдия. Кальпурний Сикул не только превозносит достоинства Пизона, но признает и благородство его души, что несравненно выше, чем благородство крови.
Достоинство, свободолюбие, мягкость, любезность, серьезность, очарование, бравада, поэтический и ораторский талант — так поэт характеризует своего героя. Защитник сограждан, Пизон стал личностью популярной, любимой — и сенаторами, и народом, и друзьями.
Поэт прозрачно намекает на кружок и положение руководителя, явно напоминающего Пизона: молодые люди собираются, чтобы его послушать, образованные, которым он покровительствует, восхищаются им и подражают ему. Может быть, Кальпурний Сикул действует из благородства за [249] поддержку, оказываемую Пизоном, как Мецен, покровитель Вергилия? Вариации на эти темы поэт без устали повторяет в своих панегириках: в персонаж элегии пастух Коридон вспоминает, что переодетый Пизон спасает его от нищеты и становится вдохновителем его поэзии. Человек бесконечных достоинств — только и всего.
Кальпурний Сикул настаивает также на хороших отношениях между своим героем и Нероном. Он не отрицает, что Пизон, который недавно так хвалил Клавдия в сенате, усердно посещает дворец и Нерону есть на кого опереться. Начиная с 57 года, Пизон оседает в Риме и в Италии; случается, император посещает своего друга на вилле в Байи и обедает в его компании, не затрудняя охрану и не заботясь о надоевших почестях, положенных ему по его званию. У них много общего: Пизон — спортсмен, играет на лире и любит исполнять роли в трагедиях. Конечно же, он выступал на сцене во время Ювеналий или Квинкинарий. Сам склонный к расточительству, Пизон умеренно поддерживает неронизм даже когда — по свидетельству Тацита — отдалился от Нерона после 61 года вследствие растущей враждебности как со стороны принцепса, так и аристократов. Среди тех, кто посещает его кружок, назовем всадника Антония Наталиса, доверенное лицо Пизона, Антонию, дочь Клавдия, сенатора Флавия Сцевина и Афрания Квинтиана, Кальпурния Сикула, Сергия Корнелия, Сальвидиена Орфита, [250] консула в 51 году и проконсула Азии в 61-63 годах, и, наконец, Петрония, близкого группе своим утонченным вкусом и гедонизмом.
Поэма Кальпурния Сикула — яркий пример классической эстетики, предтеча в некотором роде маньеризма и барокко, типичное явление в среде не разделяющих взглядов, присущих неронизму. Пизон и его сторонники не одобряют крайности императора ни в сторону плебса, ни в сторону греков, а равно его дебошей и экстравагантности. В политическом плане им не по нраву стратегия жестокости и растущий деспотизм принцепса, им ближе политика, проводимая до 61 года, и милосердие в духе Сенеки. Однако на деле их милосердие, отнюдь не по Сенеке, скорее отдает эпикурейством. Не просто эпикурейством, дорого оценивающим политическую терпимость в дружбе и жизни групп — как в саду афинского философа, здесь также элегантность, утонченность и некоторая уступчивость в отношении нравов в противоположность стоическому аскетизму. Наконец, эпикурейством, доверяющим бесчисленным возможностям природы, о котором говорят стихи Кальпурния Сикула, имея в виду Петрония Нигра Тита — любимца Нерона. Допрошенный Нероном, который подозревает о существовании заговора Пизона, Сцевин защищается совершенно в духе эпикурейства, будто бы он никогда не хотел препятствовать пиршествам. Он всегда предпочитал пышный образ жизни и вовсе не любил строгой цензуры. [251]
