Даже в самом Риме император, не колеблясь, переплавлял статуи из золота и серебра, в том числе из Пенат, чтобы иметь деньги, которых ему катастрофически не хватало. Никогда прежде императорские чиновники не могли заниматься такими поборами до значительных изменений в политике Нерона, о которых мы уже упоминали. Чтобы убедиться в силе перемен, достаточно взглянуть на список новых консулов. Выясняется, что если до 61 года магистратов набирали из членов римских семей или известных сенаторов, отличавшихся своими консервативными убеждениями, то после 61 года их последователи принадлежали в основном к совершенно различным категориям, вплоть до техников и военных. И лишь в 64-65 годах к власти в римских магистратах пришли наиболее уважаемые люди. Другой признак — количество консулов. После 61 года он начал сокращать количество консулов, что всегда являлось знаком ухудшения отношений между императором и сенатом.
Кто же эти новые люди? Если некоторые просто доносчики, такие как Эприй Марцелл, то среди других можно встретить честных военачальников, таких как Вергиний Руф, представитель [137] нового поколения сенаторов, Цезоний Пэт, командующий римским соединением в Армении, Светоний Паулин, Лициний Муциан и Петроний Турпилиан, тоже военный, известный своей верностью Нерону, и, может быть, Марк Ульпий Траян, отец будущего императора Траяна. Прибавим к ним еще одну персону, очень влиятельную при дворе, — Петрона Нигера, интеллектуала и философа, поклонника Луция Телезина и Силия Италика, оба писатели и приверженцы Нерона. Хотя один из них — провинциал Ульпий Траян — приехал из восточной части Империи, все прочие в основном итальянцы, самого скромного происхождения. Не надо забывать, что Нерон с трудом мог вводить в сенаторские магистраты представителей греко-восточных провинций — изменения в умонастроениях римлян еще не очень значительны.
Хотя в 61 году произошел настоящий переворот в политике Нерона, не нужно думать, что сразу наступили какие-то глобальные изменения. Не стоит зря разделять царствование Нерона на два периода, независимых один от другого и противостоящих друг другу. Нерон всегда верил в свое признание монарха антониевского толка и в необходимость усиления своего авторитета государя. Он всегда действовал по обстоятельствам. Источники явно преувеличивают значение поворота, который так или иначе проводился в жизнь. [138]
Поворот был неотвратим, поскольку предпринят в авторитарном режиме. Нерон хочет укрепить свою власть и заставить принять идеологию, которую выражает. В этот период он, разумеется, сталкивается с неизбежной оппозицией. Верный логике, он мог лишь чуть смягчить свои требования, но не отказался от репрессивных мер. Это был своего рода эксперимент. Нерон поступил так, как до него поступал Гай Калигула и после него поступит Домициан. Сенека делал упор на объединение. Он потратил много сил, но зашел в тупик: нельзя примирить непримиримое. Для успешного завершения преобразования нужно было, чтобы Нерон придерживался принципов Антония или сенаторские аристократы примирились с тем, что стали послушным инструментом абсолютизма. Эта была немыслимая альтернатива: императора не удовлетворила философская деспотия, он жаждал свободной автократии, соответствовавшей поразившей его мании величия. Что касается сенаторов, то они, без сомнения, были поставлены в положение приближенных восточного деспота.
Эти проявления, конечно же, породил неронизм. Сенаторы были настроены враждебно. Столкновение казалось неизбежным. Нерону оставалось только пересмотреть свою политику и тактику. Компромисс, в поисках которого находился Сенека, [139] — пощадить, сберечь сенаторов и богатых всадников, сохранить их экономическое положение и привилегии, — его-то Нерон должен был отбросить. И милосердие государя-философа тоже.
В 57 — начале 58 года в сенате был довольно «плохой климат». Дебаты, начавшиеся в курии, развязали мрачные магистраты. Тразея Пэт, лидер традиционалистов, выступил против существующих порядков. Некоторые сенаторы упрекают его за оппозицию сенату, т. е. консулату, который позволил Сиракузам проводить игры гладиаторов чаще, чем прежде. Конечно, нельзя не заметить, что за этой критикой скрывается возмущение сторонников Агриппины и экстремистов легкостью, с которой Нерон выставляет напоказ свой принцип антониевского руководства. Постепенно ужесточение усилилось. Это прежде всего голосование в сенате закона об аннулировании наказания рабу за убийство своего хозяина. Это также попытки устранения Помпонии Грецины, которую обвиняют в «почитании иностранного», затем Эприя Марцелла, друга императора, будущего доносчика. Оба дела провалились, но зато Коссуциан Капитон, преследуемый сицилийцами, был обвинен и осужден по закону за взяточничество. Один конфликт вызвал другой — сенаторы провалили [140] проект налоговой реформы. В чем же состоял проект? Светоний говорит об этом только вскользь, удовлетворившись воспоминаниями о том, что Нерон отменил или сократил самые обременительные непрямые подати. Тацит также не дает более подробных разъяснений. Лишь Дион Кассий в какой-то степени проливает свет на происходившее, — мы находим у него некоторые размышления об этом проекте. По наблюдению греческого автора, Нерон действительно столкнулся с большими финансовыми трудностями. Пока поступали субсидии, Нерон не скупился на строительство амфитеатра на Марсовом поле. Были также предприняты меры относительно экономического механизма, как, например, решение переложить с покупателей на продавцов налог за продажу рабов, решение, которое взвинтило цены, затруднило торговлю, сразу же сократило поступления в казну. Наконец, на Востоке велась война, тоже дорогостоящая сама по себе. Так что появлялись многочисленные грандиозные проекты, ласкавшие душу принцепса. Словом, ему нужны были деньги.
