Во время своего отъезда в Грецию Нерон доверяет контроль за римскими делами не императорскому совету, а двум греко-восточным вольноотпущенникам Гелию и Поликлету. Отметим, однако, что во время его правления в сенате было лишь пять представителей греческого мира. Но большинство вольноотпущенников, руководящих императорскими учреждениями, были греко-восточного происхождения, и редко встречались сенаторы, которые могли бы похвастаться тем, что они обладают властью, сравнимой с той, которой владели некоторые из них. Греко-восточные представители были, наконец, очень влиятельными в кругах торговцев и владельцев промыслов.
Страсть ко всему греко-восточному вызывала безудержный ропот. Так, после пожара в Риме поползли слухи, что Нерон намерен придать Вечному городу статус центра Империи и основать свою столицу на Востоке. И если верить Аврелию Виктору, в результате Гальба организовал группу заговорщиков. В 68 году Нимфидию Сабину удалось поднять против императора большое количество преторианцев, явно с намерением отвлечь Нерона от Египта. Светоний же утверждает, что император хотел завоевать Восток и основать там новое государство. Страсть, которой он был охвачен во все время правления, привела его, начиная с 59 года, к организации игр и спектаклей, навеянных образами из греческих мифов. [126]
Римский народ, как известно, любил цирк. Императоры видели в этом средство утвердить свою популярность, организовывали игры, часто и сами участвовали в них. Появление Нерона на арене всегда встречалось городскими массами с великим энтузиазмом. Нерон любил участвовать в пантомимах, смешиваясь с толпой. У спектаклей были свои традиции, итальянские и римские. Нерон их поддерживал. Так, в 57 году он организовал большие гладиаторские бои во время открытия деревянного амфитеатра на Марсовом поле. В них принимали участие и сенаторы и всадники. Устроил он и морской бой на искусственном озере, не забыв об удобствах зрителей. Сам император предпочитал атлетические соревнования. После 57 года гладиаторских боев проводилось немного: в 59, 63 и 66 годах. Потрафляя своему вкусу, император возродил греческие традиции во имя Аполлона в греческих и итальянских городах: в долине Ватикана, где находились его сады, он приказал построить ипподром, который должен был стать цирком Гая и Нерона. Он сам участвовал в соревнованиях, управляя колесницей. Решения принимались согласно с консервативно настроенной сенатской аристократией и свидетельствовали о его разочаровании политикой. Свободный от принуждений матери, Нерон организовал игры с большим размахом, на этот раз в эллинском духе. Игры, проведенные [127] в 59 году во славу вечной Империи, проводились еще в римских традициях. В них принимают участие и профессиональные актеры, и любители, и всадники, и сенаторы. По этому случаю в театрах играли спектакли. Все в том же 59 году Нерон впервые сбрил бороду и возложил ее в ларце к ногам Юпитера, статуя которого находилась на его вилле. Он провел тогда пышные игры — Ювеналии. Все происходило в долине Ватикана. На эти игры была приглашена большая часть населения. Речь идет о празновании, посвященном римской богине молодости. В играх, где доминируют театр и музыка, участвуют также любители, всадники, сенаторы знатного происхождения, такие как Сура, сын консула, или Элия Кателла. Эта матрона танцевала на сцене, несмотря на свои восемьдесят лет. Известно, правда, что римляне допускали к участию в играх только профессионалов. Разрешение для любителей из числа аристократов было нововведением. В конце конкурса многие видели, как на сцене появился Нерон и заиграл на лире. Не отказываясь полностью от традиций плебса, он на протяжении всего правления постепенно эллинизировал игры. Тогда же император открыл специальные школы, где те, кто желал принять участие в гимнастических и музыкальных конкурсах, могли получить необходимую подготовку.
Императору хотелось оживить общественное мнение, принимая во внимание вкусы и интересы [128] сторонников. Право на участие представителей аристократии в спектаклях зависело только от их желания. Но, без сомнения, те награды, которые, если верить Тациту, их ожидали, не являлись ли они столь соблазнительными?
