Если в дальнейшем Нерон избавится от сирийского культа, то лишь потому, что страстно увлекся эпикурейством. Так и не став настоящим философом, он принял стоицизм, доктрину своего учителя Сенеки и друзей юности Сенецио, Отона, Лукана, больших приверженцев эпикурейства: концепция Эпикура — испытывать удовольствие — совершенно не соответствовала нероновскому гедонизму.
Война, объявленная эпикурейцами древним религиозным культам, помогла установлению теократического [376] режима, предпочитаемого Нероном. С начала 60 года императора привлекают эпикурейцы Пизон и Петроний. Интерес Нерона к науке и знаниям вообще сыграл роль в его признании философии эпикура. А вот участие Пизона и Петрония в заговоре 65 года навсегда отвратило императора от эпикурейства. Он начинает поклоняться талисману, небольшой фигурке девушки, одному из своих амулетов, о которых так часто упоминают в египетских текстах этого времени и которые должны были хранить императора от любого коварства и даже смерти. Может быть, статуэтка символизировала семитскую Венеру? В любом случае, он был связан с практической магией, восточным символизмом-митраизмом, которым Нерон с этого времени очень заинтересовался.
Культ Митры на итальянском полуострове еще не был связан с культом Солнца или Аполлона. Нерона познакомил с ними Тиридат. По Плинию Старшему, Тиридат привез к Нерону волхвов и привлек его к волшебным таинствам. Франц Кумон писал, что Аршасиды приобщили Нерона к тайной литургии чудес Митры, его священных пиров. Рассказ Нерона о митраизме проливает свет на сцену коронации: Тиридат бросается к ногам Нерона и заявляет ему, что он его обожает, как будто тот и есть Митра. Он даже добавляет: «Ты моя судьба и мой рок». Этот эпизод должен был приблизиться к священной традиции митраизма и легенде бога Света. Действительно, [377] барельеф представляет Солнце, обожающее Митру, чьим верным союзником оно стало. Слово «рок» произнесенное Тиридатом, напоминает иранское слово «небесное светило», которое служит для описания высшего господина. По легенде, Митра спускается на Землю и приносит туда справедливость и изобилие золотого века, возвращение которого уже давно объявлено нероновской пропагандой. Поворот Нерона к митраизму явился политическим актом, он старался сравнить себя с Аполлоном, богом Солнца. Если другие не замечали вовсе связи между Митрой и солнцем Аполлоном, Нерон тут же разъяснял ее суть.
Митраизм не был ортодоксальным зороастризмом. Ведь парфяне склонялись к некоторому религиозному синкретизму, но культ Митры был менее распространен в Парфе, чем в остальной части Востока. Он развивался в районах Черного моря и соединял воедино иранских верующих и языковую семитскую теологию. Император принял ее с целью превратить в полезное средство пропаганды. Митраизм провозглашал образ Нерона, абсолютного государя, представляющим Солнце на Земле. Его подданные должны были подчиниться и исполнять приказы приверженцев Митры, готовые всем жертвовать их Богу и их братьям. Поклонение Митре не имело длительного успеха при императорском дворе. Однажды в Греции император оставил эту религию Света, аскетичная мораль которой требовала от своих верных высокой [378] доблести и полного самоотречения, с трудом сосуществующих с ценностями, которые проповедует принцепс. Нерон был лишен возможности добиться оккультной и магической власти, которую он надеялся приобрести. Ничего не указывает на то, что император мог бы стать благочестивым человеком, как его вторая жена, которая всегда испытывала интерес к восточным культам, хотя не была их ортодоксальной сторонницей.
Митраизм был лишь одной из самых последних и менее распространенных среди множества восточных религий того времени. Он просочился во двор императора через восточных вольноотпущенников, но никогда не был принят официально. Стоики, встревоженные необходимостью расшифровывать в мистических или ритуальных представлениях смысл их догм, заинтересовались митраизмом. Но у римлян тогда мало считались с магами, и это отрицательно сказалось на иранских культах.
