Бешеной силы ветер трепал ее длинный плащ и юбки. Каждый шаг вниз давался с трудом, но Амисия только крепче вцеплялась в поручень. Вскоре у нее совсем онемели руки. Раньше она не раз спрашивала себя, почему ей не страшно лазать вверх и вниз по обрыву у водопада, зато при одной мысли о спуске к пристани сердце уходит в пятки. Ответ был ей известен: страх коренился в воспоминаниях детства. Упав на эти камни, разбился вдребезги ее драгоценный нефритовый единорог, разлетелся на множество бесполезных — нет, опасных, как смертоносное жало, осколков. Прежде она говорила себе, что не подойдет к этой круче без крайней нужды — разве что неприступную крепость Дунгельд будут осаждать враги. Ступени скрипели и покачивались при каждом порыве ветра, словно по мановению невидимой руки. Однако теперь, когда ее жизнь наполнилась бесценным чувством, Амисия, не раздумывая, пошла навстречу опасности.
— Я уж подумал, мне вас не дождаться, — донесся до нее снизу голос Рэндольфа; значит, до цели оставалось совсем немного. Здесь ветер свирепствовал не так, как наверху.
Думая лишь о том, как бы не поставить ногу мимо ступеньки, Амисия выдавила из себя улыбку, но застывшие губы и бледное лицо никого не могли бы ввести в заблуждение.
Только ступив на камни, она перевела дух.
— Пришлось малость задержаться, но теперь все позади, можем отплывать. — Она забралась в лодку, подняла капюшон и съежилась рядом с кипой пустых мешков.
Следом за ней в лодку сел и Рэндольф. Он оттолкнулся от причала и что есть силы налег на весла. Вскоре они уже обогнули остров; волны, будто встав на сторону заговорщиков, подгоняли лодку вперед.
Они должны были причалить на краю излучины, которую разделяла надвое коса, заметная только в часы отлива. Вскоре Рэндольф уже выпрыгнул в соленую воду и втянул лодку на берег. Амисия проворно выскочила. Ее провожатый начал перетаскивать пустые мешки к трехстенному сараю. Лошади из конюшен Дунгельда стояли то здесь, то на острове. У каждого воина гарнизона было по два коня: один — чтобы выезжать из замка, второй на берегу — чтобы в случае спешки не дожидаться отлива. При каждой конюшне состояли сноровистые конюхи, а Рэндольфу, учитывая его недюжинную силу, вменялось в обязанность распределять фураж, чтобы в стойлах всего было в достатке. Он гордился таким доверием и старался изо всех сил. Немудрено, что он не заметил, как его юная подопечная потуже запахнула плащ и исчезла за зеленой стеной леса.
Закусив губу, Амисия пробивалась сквозь густые заросли. Высокие травы хватали ее за ноги, мешая продвигаться вперед. Еще ни разу ей не доводилось отсюда добираться до лесной поляны. Когда ей не нужно было таиться, она шла по берегу до косы, а оттуда проторенная дорожка под сенью вековых деревьев приводила ее к цели. Она напомнила себе, что та тропа все время вела вверх. Вскоре ее нахмуренное лицо осветилось улыбкой: она дошла до крутого подъема. Амисия подоткнула юбки под плетеный пояс и, держась за нависающие ветви, вскарабкалась наверх.
Приведя в порядок платье, она поглядела сквозь колючие листья падуба и обнаружила, что попала не на поляну, а в совершенно незнакомое место. Однако ее глаза вспыхнули восторгом. Незнакомая дорога привела ее совсем не туда, но о чем еще было мечтать!
— Ах ты птичка моя, какая же ты сочная! — негромко рокотал насмешливый голос Галена. — Еще разок-другой тебя поверну — и начнется пир горой. — На вертеле меж двух рогатин жарился над костерком жирный фазан.
Оставив своих спутников в надежном укрытии, Гален рискнул выйти на разведку, чтобы выследить тех, кто выслеживал его самого. Но когда барон со своим отрядом расположился на обед, Гален почувствовал неудержимый голод и вспомнил о праве охоты на мелкую дичь, которое даровал его отцу — а следовательно, и его потомкам — покойный барон Конэл. Это означало, что Гален имеет законное право ставить силки в угодьях Райборна. Однако если бы его схватили за руку, он не смог бы оправдаться, не рассказав правды о себе и о том, что привело его в эти края, — а он и сам толком этого не знал. И все же он время от времени баловал себя и своих товарищей чем-нибудь более аппетитным, нежели солонина и черные сухари, прихваченные из дому. От восхитительного запаха дичи у Галена засосало под ложечкой. Он приподнял вертел за один конец, проверяя, равномерно ли прожарился фазан. Прошло уже достаточно времени; дольше оставаться здесь было опасно — он слишком давно потерял из виду барона и его приспешников.
