Аббат Петер тоже встал, но при этом задел стол, и аккуратная стопка монет рассыпалась по столешнице широкой дугой. Гален поднял с пола кожаную суму и сгреб в нее монеты.
— Чтобы вы могли с чистой совестью заверить барона, что конфискованных денег у вас нет, я заберу это с собой.
На лице старика отразилась странная смесь облегчения и расстройства. Гален чуть не расхохотался:
— Нет-нет, святой отец, я не собираюсь набивать свою мошну. Вам хорошо известно, что моего состояния более чем достаточно, чтобы не польститься на деньги церкви или бедняков. Пусть эти монеты хоть как-то облегчат участь нуждающихся.
Улыбка аббата была наградой этому редкому человеку из числа представителей знати, который не одержим алчностью и сочувствует бедным. Но если Гален намеревался пойти прямиком к обнищавшим крестьянам, ему следовало знать, что они побоятся принять помощь от чужака. Требовалось снабдить его какой-нибудь меткой, которая обеспечила бы ему их доверие. Наклонив голову, Петер снял с шеи четки, не потревожив ни один волос из своего белого венчика.
— Бог в помощь. Береги себя.
Он протянул своему ученику простую нитку крупных черных бусин. Она казалась ничем не примечательной, однако, приглядевшись повнимательнее, можно было различить золотое распятие, богато инкрустированное рубинами.
У Галена потеплело на душе: этот жест бывшего наставника свидетельствовал об искреннем уважении. Без лишних слов он поклонился, принимая этот священный знак. Тщательно запрятав его под плащ, Гален сказал:
— Я найду надежное укрытие и вернусь сюда через неделю.
Он отворил дверь, наклонил голову, чтобы не задеть низкую притолоку, и исчез в темноте.
Когда во мгле явственно обозначился квадрат света, а на его фоне — крупная согнувшаяся фигура, у Амисии вырвался вздох облегчения. Но вот дверь закрылась, и она опять осталась сидеть в кромешной тьме, притаившись на нижнем суку раскидистого вяза. Прошло еще немного времени, и она увидела приближающуюся тень, но заставила себя дождаться, пока идущий окажется рядом.
Терпение не относилось к числу добродетелей Амисии. Она едва удержалась, чтобы не покинуть свой наблюдательный пост. Оставив Келду и ее воздыхателя на парапете башни, она без промедления помчалась сюда. Преодолев узкую косу между островом и каменистым морским берегом, девушка пробралась через темную чащу. Она надеялась, что сумеет вернуться в замок до прилива, если быстро управится со своим делом; однако понимала, что этой надежде вряд ли суждено сбыться.
Чтобы не поддаваться безотчетному страху, Амисия решительно шла к цели. Каково же было ее разочарование, когда она обнаружила, что пещера за водопадом пуста. Несмотря на растущую тревогу, она отказалась от первоначального замысла дождаться Галена здесь, в безопасном укромном месте. Она не сомневалась, что под покровом темноты он отправился в аббатство, чтобы вернуть святым отцам отнятые у них деньги. Забыв о благоразумии, она побежала туда, где можно было перехватить его на обратном пути. Но оказалось, что ей куда легче преодолеть страх, чем неподвижно сидеть на одном месте в ожидании Галена.
Вот разиня, нельзя было спускать с него глаз, обругала себя Амисия, потеряв из виду черную тень. Она была вне себя от досады. Ухватившись рукой за нависающий сук, Амисия нагнулась, чтобы получше разглядеть тропинку.
— Ай!.. — Сук резко распрямился, и Амисия с истошным воплем рухнула на землю.
К счастью, она упала на мягкую кочку, поросшую папоротником, и почти не ушиблась, но понимала, что являет собой самое жалкое зрелище: ее плащ задрался, а юбки сбились в бесформенный ком. Как назло, нижние ветви вяза раздвинулись, и в просвет заглянуло знакомое лицо с незабываемыми серебристыми глазами. Амисия чуть не взвыла, однако вовремя опомнилась и мужественно изобразила улыбку, когда сильные руки подняли ее, как ребенка.
Изумление Галена при виде девушки из благородного семейства, которая свалилась с дерева в ворохе листьев и коры, быстро сменилось досадой: она опять появилась неожиданно и совершенно некстати. Не заметив, что с ее плеч соскользнул плащ, Гален вынес Амисию на тропинку и поставил на ноги. Сжимая хрупкие девичьи плечи, он разрывался между желанием покрыть ее лицо поцелуями и намерением задать ей хорошую взбучку. Пресвятая дева Мария! О чем думает леди Сибилла, позволяя своей дочери такие выходки? А если леди Сибилла целиком погружена в благочестивые мысли, то уж Анна была просто обязана удержать хозяйскую дочь от такого безрассудства. Но он не мог высказать эти возмущенные мысли, чтобы не выдать себя и свое прошлое, связанное с замком Дунгельд. Вслух он лишь грубовато спросил:
