— Но почему? — вырвалось у Виолы. — Я ничего не понимаю. Ты сама так хотела и всегда говорила мне, что…
— Да, я и теперь хочу, чтобы все оставалось по-старому, поэтому не втягивай тетушку Онорию в наши дела и не думай, пожалуйста, что я поддержу твою историю.
— Господи, ты же не хочешь сказать, что… — оторопела Виола.
— Объясняю для непонятливых: мне придется сказать Онории, что я первый раз слышу об этом. Расхлебывать возможные последствия придется тебе одной. Я не знаю ничего о том, что ты обманывала нас все эти годы. А если я буду стоять на своем, кто сможет опровергнуть мои слова? Не думаешь ли ты, что наш общий приятель поддержит тебя, а не меня? У него свои интересы в этом деле.
— Бывают моменты, Корина, — медленно произнесла Виола, — когда ты кажешься мне человеком без сердца и без чувств.
— Меня вовсе не интересует, что ты обо мне думаешь. Теперь ты знаешь, какую позицию я займу, и поведешь себя благоразумно. Откровенно говоря, меня раздражают люди, которые сами осложняют себе жизнь, а потом ищут сочувствия и понимания, — с холодным презрением заявила Корина.
— Ты на самом деле сделаешь так, как сказала? — недоверчиво переспросила Виола, пропустив мимо ушей едкую фразу сестры, явно относящуюся к ней.
— Можешь не сомневаться, — заверила Корина. — И ради тебя самой, Виола, я требую, чтобы все оставалось, как есть. Последуй моему совету: не буди спящих собак. А теперь извини — я иду переодеваться к обеду.
Несколько мгновений Виола смотрела на сестру, потом повернулась и, не сказав ни слова, вышла из комнаты.
* * *
Кэллаген сотый раз мерил шагами свой номер в «Двух монахах». В голову не приходило ни одной умной мысли по поводу того, как отвлечь внимание Гринголла от Виолы. Эта старая лиса не верит в самоубийство Стенхарста, он уверен, что полковника убили. Но для убийства нужны серьезные мотивы, а единственным человеком, у кого могли оказаться такие мотивы, оставалась Виола.
Рано или поздно это должно было прийти в голову и инспектору Гринголлу, если уже не пришло.
Кэллаген постарался восстановить в памяти сцену трагедии. Почему у него создалось впечатление, что обстановка в пагоде — хорошо продуманная декорация? Может быть, потому, что оружие находилось строго в пределах досягаемости руки покойного, а уголок носового платка с инициалами В. А., недвусмысленно указывающими на Виолу Аллардайс, выглядывал из-под тела полковника ровно настолько, чтобы не остаться незамеченным? Все это было слишком подчеркнуто, за всем чувствовалась рука опытного постановщика. По-видимому, это и явилось одной из причин, побудивших Кэллагена нарушить замысел неизвестного режиссера. Наивно было думать, что смена декораций окажется не замеченной противником и в ответ на это не последует новых акций, цель которых будет та же: привлечь внимание Гринголла к личности Виолы Аллардайс.
Как отреагирует Гринголл? Кэллаген достаточно хорошо знал методы главного инспектора, чтобы предсказать это: скорее всего, Гринголл сделает вид, что ничего не произошло, и попытается обмануть преступника своей мнимой бездеятельностью. Гринголл считал, как, впрочем, и Кэллаген, что, если дать человеку веревку достаточной длины, он не успокоится, пока не совьет удавку для себя. Поэтому Гринголл будет ждать новых шагов противника, спровоцированных мнимой бездеятельностью инспектора. Результаты предсказать нетрудно.
Зазвонил телефон, и Кэллаген поднял трубку. Раздался голос Николлза:
— Это я. Как идут дела, шеф?
— Все нормально, — бодрым голосом ответил Кэллаген. — Я надеюсь, что у тебя есть новости.
— Достаточно, — заверил его Николлз, — иначе я бы не был вашим недремлющим оком… Сначала расскажу про «Марден-клаб». Шикарное местечко. Я немного поплутал, полагая, что он расположен на другой стороне Брайтона, а он оказался сразу же за Роттингеном. Надо повернуть направо от моря, миновать деревушку, а от нее начинается жуткая дорога, которая и приведет вас на место. Здание находится примерно в двух милях от побережья.
— Понятно, — сказал Кэллаген. — Что тебе удалось узнать о Мейсоне?
— То, что требовалось. Помните дыру под названием «Желтый якорь»?
