– Часто пьете?
– Вчера повод был, – объяснила Тамара. – Восемь лет, как мы с Игорем поженились.
Ну и жизнь! Вчера праздновали годовщину свадьбы, вчера же хоронили соседку, ночью убит другой сосед. Не многовато ли событий за такой короткий срок?
– Значит, вчера была годовщина вашей свадьбы, и по этой причине ваш муж отпросился с работы?
– Да нет, я же говорила, у нас соседка, Щетинникова, умерла. Нина Ивановна. Родственников у нее нет, Игорь и взял на себя хлопоты. В похоронное бюро ездил, машину заказывал, место на кладбище оформил... Жалко старушку. Тихая была, безобидная. Болела часто. Игорь ей все путевку хотел выбить, чтобы поехала, подлечилась в санатории на старости лет. Да вот не получилось, не успел. Он ее очень уважал...
По известной причине меня интересовало все, что прямо или косвенно касалось Красильникова, тем более что речь шла о вчерашнем дне. Я продолжал расспрашивать Тамару, и она, пусть без особого энтузиазма, исчерпывающе отвечала на мои вопросы. На это, думаю, тоже были свои причины: она не сомневалась, что сосед умер по собственной неосторожности, и принимала мой визит как необходимую в таких случаях формальность. Кто знает, как сложился бы наш разговор, если бы она знала то, что я: Волонтир был убит.
– Вчера ваш супруг так и не вышел на работу?
– Нет, – ответила Тамара. – С утра – в похоронное бюро. В начале второго Нину Ивановну на кладбище повезли. Игорь тоже поехал. Через час вернулся и лег спать. Намотался за день, устал. А я с Наташкой к отцу поехала.
– Вы говорили, что дочь у тетки, – вставил я.
– Ну да, сестра отца и есть тетка, – удивилась она моей бестолковости. – Я же говорила, что отец у сестры гостит. Наташу я там оставила, а домой вернулась с папой, пригласила его на годовщину, отпраздновать. Сколько же времени было, дайте сообразить. – Она закатила свои подернутые сонной поволокой глаза, стараясь вспомнить, как мне показалось, больше для себя, чем для меня. – В шесть мы приехали. Точно, в шесть. Будильник еще зазвонил. Я его на шесть поставила, чтобы Игоря разбудить.
– Он еще спал?
– Нет, проснулся. Сбегал в магазин за шампанским. Потом они с отцом в шахматы сели играть, а я на скорую руку мясо поджарила, салат приготовила. Все было тихо-мирно. Сели, выпили, и тут Игорь завелся... – В этом месте рассказ Тамары прервался. С ее лица сбежало полусонное выражение. Она уперлась взглядом в пространство и на некоторое время забыла о моем присутствии. Несколькими днями позже я узнал, с чем это было связано, но тогда поторопился и попал впросак, начал активно выспрашивать, что там у них произошло, отчего «завелся» Игорь, и она, отмахнувшись, осадила меня: – Ничего, ничего. Все это совершенно не касается... – Ее темные, круглые, как маслины, глаза так и не обрели прежнего умиротворенного выражения. Она стала отвечать нехотя, с видом человека, вынужденного поддерживать беседу, в то время как его самого одолевают совсем другие мысли. Да так оно в действительности и было. Невидимая стена выросла между нами: по одну сторону осталась она со своей жизнью, своими заботами, по другую – я, посторонний человек, докучающий ей своими вопросами.
– Вы еще долго сидели за столом? – спрашивал я.
– Нет. В восемь я уже легла спать.
– Отец остался у вас?
– Нет. Ушел.
– А муж?
– Тоже вышел куда-то.
– Кто из них ушел раньше?
– Отец.
Не скажу, чтобы наш прежний разговор протекал так, как хотелось, но такая перекличка через стену нравилась мне еще меньше.
– Так вы не знаете, куда ушел ваш супруг?
– Не спрашивала.
– А когда он вернулся?
– В двенадцать ночи.
– Вы точно помните?
– Точно, точно.
Это противоречило показаниям Ямпольской и, как любое противоречие, должно было быть устранено. Я потребовал, чтобы Тамара уточнила, каким образом ей стало известно точное время возвращения мужа домой. С ее слов, ночью она проснулась от шума и увидела в соседней комнате Игоря. Спросила спросонья, который час. Он ответил: «Не слышала, гимн только что отыграли». Потом разделся и лег спать.
– И больше не вставал?
– Нет. Он спит у стенки... Я бы проснулась.
– Скажите, а вы сами радио слышали? – поинтересовался я.
