– Вы подошли к окну случайно или что-то привлекло ваше внимание? Шум, какие-то звуки?
– Я подошла к окну случайно.
«Побольше бы таких случайностей, – подумал я. – В этом деле они вот как нужны!»
– Красильников вышел из флигеля, – напомнил Логвинов.
– Да, из флигеля.
– Вы не ошиблись? Может, он просто стоял рядом?
– Нет, я видела, как он захлопнул за собой дверь.
Мы переглянулись. К тому времени было установлено, что смерть Волонтира наступила между тремя и пятью часами ночи. В два из его дома вышел Красильников. Это было уже кое-что!
– Квартира Красильникова в вашем подъезде? – поинтересовался я.
– На первом этаже.
Минут через десять, оставив Логвинова у Ямпольской, я стоял у двери квартиры № 1 и жал на кнопку звонка, под которой в стандартной рамочке значилась фамилия Красильникова И. М.
Щелкнул замок. Я представился растрепанной темноволосой женщине с заплывшими от сна глазами, и меня впустили в забитый хламом коридорчик. Входная дверь захлопнулась. Мы оказались в кромешной тьме. Сначала я натолкнулся на подвешенное к стене корыто, потом на ощупь определил тумбочку с керогазом. Когда моя спутница открыла дверь в комнату, я увидел еще и разобранный на зиму велосипед и детские санки.
– Лампочка перегорела, – сообщила женщина, и я почувствовал исходящий от нее запах спиртного. – Красильникова – это я, зовут Тамара. Проходите, пожалуйста.
Прежде чем воспользоваться приглашением, я кивнул в сторону второй двери, имевшейся в прихожей, и спросил, кто живет по соседству.
– Теперь уже никто. – Она махнула рукой. – Видите, бумажка приклеена. Опечатано. Жила Нина Ивановна. Два дня назад умерла. Вчера похоронили. Наследников нет, вот домоуправление и опечатало...
Мы вошли в комнату. Здесь царил тот же хаос, что и в прихожей. Стол, накрытый плюшевой, потерявшей свой первоначальный цвет скатертью, был завален немытой посудой, какими-то коробками, банками из-под солений, детскими игрушками. Сервант с облезлой полировкой, телевизор, резная дверца шифоньера, почти все, что находилось в комнате, покрывал заметный слой пыли.
– Напрасно беспокоитесь. – Красильникова смахнула со стула грязное полотенце и села, придерживая рукой расходящиеся полы халата. Она явно принимала меня за участкового. – Охотников на ее каморку днем с огнем не сыщешь, да и дом у нас на слом намечается, сами знаете, последние дни доживаем.
– У вас двухкомнатная? – спросил я.
– Двухкомнатная. – Красильникова зевнула, прикрыв рот пухлой ладонью. – В одной тринадцать метров, в другой девять. Нас четверо прописано: я, муж, дочка и отец – он сейчас у своей сестры гостит. По всем законам нам трехкомнатная положена.
На столе рядом с кастрюлей валялся потрепанный сборник задач.
– А дочь где? – спросил я.
– К тетке отвезла на пару дней. – Не вставая, Тамара потянула за шнурок, свисавший над подоконником. Вьетнамская соломка, сворачиваясь в рулончик, рывками поползла вверх. В окно проник рассеянный свет. Из полутьмы возникли розовые, накатанные серебрянкой стены. Они сделали комнату еще неуютней.
– Сколько же сейчас времени? – спохватилась Красильникова.
– Начало десятого, – подсказал я.
– Ого! – Она всплеснула руками, поправила сбившуюся на бок прическу и осталась сидеть в прежней позе. – Так что вы хотели? Я вас слушаю.
Я сообщил, по какому поводу пришел. Тамара выслушала, понимающе покачивая головой, и высказала свое отношение к смерти соседа:
– Так ему, алкашу, и надо. Допился, значит? Предел-то должен быть, как вы считаете?
Обмен мнениями на таком уровне меня не устраивал.
– В котором часу ваш муж возвращается с работы? – спросил я.
Она пожала плечами.
– Раз на раз не приходится. Он оптик. Мотается по городу, ищет дефицитные стекла, оправы...
– А вчера он когда вернулся?
– Вы что ж, думаете, он с этим алкашом, с Волонтиром, пил? – Тамара, тяжело опустила голову и начала перебирать бахрому на скатерти. – Может, и пил, кто его знает... А насчет работы, так он вчера вообще не ходил, отпросился. – Она криво улыбнулась: – Шампанского купил, водки «Пшеничной» две бутылки...
Что они делали со спиртным, я спрашивать не стал: у ножки стола стояла батарея пустых бутылок.
