Непогребенные - страница 120

Дожидаясь, пока Лёху поудобнее устроят на ящиках в помещении склада, Томский думал о последнем подарке для друга. Когда дверь закрыли, он понял, что должен сделать. Пуговица. Она не уберегла Мишку, но с лихвой искупила свою вину. Теперь пусть охраняет сон Лёхи. Неплохой надгробный знак для того, кто всегда считал себя воином Советской армии. Толик снял оберег и повесил на дверную ручку.

— До, встречи, Лёха!..

Он обернулся к Носову.

— Пошли отсюда.

— Анатолий, я все-таки смыслю кое-что в медицине и очень рекомендовал бы тебе отдохнуть, — с искренней тревогой в голосе сказал Теченко. — Твое состояние…

— Ты о ране, Тарас? До свадьбы заживет, — отрезал Томский. — Так любил говорить в подобных случаях Аршинов. А еще… Я просто хочу убраться отсюда подальше!

— Рана — не главное. Ты перенес тяжелейший стресс, сражаясь с Желтым.

— Что? Откуда ты…

— Мы все видели. И все слышали. Не заметить то, что происходило с тобой во время схватки с этим Чеславом, не мог только слепой. Случай подарил тебе лучший из способов навсегда закрепить эффект, которого мы добились на ИВС-установке. Но… Организм выдохся. До предела.

— Я полностью излечился?

— Об этом я и говорю.

— Хоть одна хорошая новость. Знаешь, Теченко, сейчас ты дал моему организму столько подпитки, что я могу без остановки пройти всю дорогу до дома! Не делай умного лица, Тарас. Вперед!

Первый большой привал сделали после того, как миновали Зал Червей. Как ни бодрился Томский, но к этому времени он окончательно вымотался. Помимо всего прочего, ему пришлось поочередно переносить спутников через болото с пиявками на своих плечах. В обычном состоянии такое упражнение не доставило бы особых хлопот, а сейчас… Теченко был прав, потрясения не прошли бесследно. Когда разожгли костер и вскипятили чай, Толик почувствовал, что просто донести чашку до рта стоит ему больших усилий.

Академлаговцы пили чай молча и смотрели на Томского, явно ожидая, что он заговорит первым. Толик понял — назрело время окончательного разговора о будущем трех ученых из прошлого. Он обвел взглядом задумчивые лица.

— Что ж, товарищи… Мы с Вездеходом возвращаемся домой и приглашаем вас с собою. На станции имени Че Гевары ваши знания очень пригодятся.

Куницын откашлялся, погладил бороду и заговорил. Медленно с расстановкой:

— Видите ли, Анатолий… Мы начали обсуждать этот вариант еще в Академлаге и уже приняли окончательное решение. Не обижайтесь, но изменять своим принципам мы не собираемся. С анархистами нам не по пути, а что касается героя-революционера из Латинской Америки… Можете считать меня Фомой Неверующим, но я не знаю, существовал ли он на самом деле… Раз есть коммунистическая партия, я и Теченко должны быть ее в рядах.

— После того, как они с вами обошлись?! — в который уже раз ужаснулся Томский. — Это же… ни в какие ворота…

— Восемьдесят лет — большой срок, — отвечал Исай Александрович. — Мы надеемся… нет, мы уверены в том, что коммунисты осознали и исправили свои ошибки. Как я уже говорил, испытания всегда укрепляли нашу партию.

— Куницын прав, Толик! — поддержал коллегу Теченко. — Бакунин, Кропоткин и остальные горе-мыслители не для нас, а Махно вообще гнида последняя и…

— Хватит, Тарас! — Куницын сурово сдвинул брови. — Без оскорблений! И все же, Анатолий, мы идем на Красную Линию. Точка!

— А ты, Отто? — горько усмехнулся Томский. — Наверняка тоже к своим единомышленникам, в Рейх лыжи навострил?

— Natürlich[14], Анатоль, — бледное лицо Лютца сделалось пунцовым, а голос задрожал. — И ничьего смешного в этом не вижу. Фюрер предвидел появление Четвертого Рейха. Раз он сущьествует — мое мьесто там.

— Значит, разбегаемся, — подытожил Толик. — Жаль, а я уж грешным делом подумал, что мы можем стать командой…

Перед выходом решили отдохнуть. Наступила тишина, нарушаемая лишь треском горящих досок.

Вдруг Вездеход вскочил. Пристально всмотрелся в темноту коридора. Толик потянулся к автомату, но тут карлик улыбнулся:

— Отбой тревоги. Это Шестера!

Носов не ошибся. Через пару секунд проворная ласка заняла свое коронное место — на плече у карлика. Из-под полоски кожаного ошейника зверька торчал свернутый в трубочку огрызок бумаги.