Мы с мамой оказались в Швейцарии. Как я уже говорил, ростовские врачи не питали иллюзий на мой счет: «Не выживет!» — было их единодушное мнение по поводу шестимесячного, начиненного палочками Коха ребенка.
Швейцарские же доктора в горном санатории Лезан сказали маме:
— Либо он умрет, либо мы вернем его вам здоровым.
Первые полтора года мама провела со мной в санатории. К ее материнскому молоку добавляли для моего питания бычью кровь.
Позже, уже отлученный от маминой груди, я заедал довольно неприятное пойло (коровье молоко с бычьей кровью) черной икрой, регулярно присылаемой моими дедами для выхаживания их единственного внука.
Здоровье мое стало поправляться. К питанию добавлялся массаж, закаливание, и вскоре мама получила возможность оставить меня на попечении врачей детского санатория.
К тому времени уже произошла свадьба тети Нюси с Леоном Хельгом, и у меня объявилась в Швейцарии новая родня.
Очень заботлив был отец Леона — мэр Делемона — как я его называл, «дедушка Викто́р».
Не скажу точно, Леон или Викто́р подарили мне бинокль, чтобы я как-то развлекался в своем затворничестве.
Я с удовольствием рассматривал горы, их заснеженные вершины. Лыжников, и в ту пору посещавших эту благодатную страну. Короче: все, окружавшее меня.
Помню одну забавную историю.
Ежедневно с парным молоком ко мне в санаторий приходила женщина по имени Мари из близлежащей деревни. Мы с ней подружились. Часто беседовали. Говорила в основном она: о своих соседях и хозяйственных делах. Я был терпеливым благодарным слушателем.
Как-то, рассматривая окружающий пейзаж в бинокль, я что-то в нем перекрутил и… изображение оказалось перевернутым вверх тормашками: пик Шосси стоял вниз вершиной. Меня это очень позабавило, и как раз в этот момент пришла молочница. Я показал ей бинокль с перевернутым изображением. Она подивилась…
Следующим утром я, как обычно, стоял на балконе и смотрел в бинокль. Увидел идущую по двору молочницу. Мари тоже заметила меня, глядящего в бинокль. Поставила на землю кувшин и схватилась за юбки, вероятно боясь, что в «перевернутом» виде она предстанет мне в не совсем положенном виде. Чтобы ее не смущать, смеясь про себя, я опустил бинокль, дав ей возможность продолжить путь.
Вскоре врачи стали меня наблюдать амбулаторно, и я смог, покинув санаторий, поселиться у Хельгов в Монтрё (там у дяди Леона была дерматологическая практика).
Я начал учиться в местной гимназии и часто навещал дедушку Викто́ра и бабушку Матильду в Делемоне.
Там же — в нынешней столице кантона Юра — я возглавил «отряд» местных мальчишек, став их предводителем.
Однажды мой «солдат» Гастон Перье привел девочку — свою сестру: ее не с кем было оставлять дома. Мадлон оказалась не по возрасту боевой, и я тут же придумал ей дело:
— Ты станешь нашей медицинской сестрой. Если кого-то ранят, должна будешь перевязать!
Мадлон охотно согласилась с предложенной ей ролью и впоследствии всегда участвовала в наших воинственных играх.
В 1908 году с тетей Нюсей в Женеве мы пошли в кафе «Ландоль» (зимой 1994 года в этом кафе я обедал со своей женой Леной).
Когда мы с тетей вошли в зал, то увидели сидящего возле окна мужчину, который что-то сосредоточенно писал. Тетя подошла к нему, поздоровалась и представила меня:
— Знакомьтесь, Владимир Ильич, это мой племянник Оня.
Мужчина протянул мне руку, и я пожал ее. То был Ленин.
Впоследствии я узнал, что кафе «Ландоль» было излюбленным местом его работы…
