«Вскоре по выпуске из лицея Пушкин встретился с одним из своих приятелей – капитаном лейб-гвардии Измайловского полка. Капитан пригласил поэта зайти к знаменитой в то время в Петербурге гадальщице, которая мастерски предсказывала по линиям на ладонях и по картам.
Поглядела она на руку Пушкина и заметила, что у него черты, образующие фигуру, известную в хиромантии под именем стола, обыкновенно сходящиеся к одной стороне ладони, у Пушкина оказались совершенно друг другу параллельны. Ворожея внимательно и долго их рассматривала и, наконец, объявила, что владелец этой ладони умрет насильственной смертью, а по картам сказала, что его убьет из-за женщины белокурый молодой мужчина. Взглянув затем на ладонь капитана, ворожея с ужасом объявила, что офицер также погибнет насильственной смертью, но погибнет гораздо ранее против его приятеля, быть может, на днях. Молодые люди вышли смущенные. На другой день Пушкин узнал, что капитан убит утром в казармах одним солдатом. Был ли солдат пьян или приведен был в бешенство каким-нибудь взысканием, сделанным ему капитаном, как бы то ни было, но солдат схватил ружье и штыком заколол своего ротного командира».
Пушкин до такой степени верил в зловещее пророчество ворожеи, что когда впоследствии, готовясь к дуэли с графом Толстым, стрелял в цель, то не раз повторял: «Этот меня не убьет, а убьет белокурый – так колдунья пророчила».
«Немка сказала Пушкину, – вспоминал один из его приятелей Бартенев, – ты будешь два раза жить в изгнании, ты будешь кумиром своего народа, может быть, ты проживешь долго, но на тридцать седьмом году жизни берегись белого человека, белой лошади или белой головы. Вскоре Пушкин был отправлен на юг, а оттуда через четыре года – в псковскую деревню, что и было вторичною ссылкой. Как же ему, человеку крайне впечатлительному, было не ожидать и не бояться конца предсказания, которое дотоле исполнялось с такою буквальною точностию?»
В. А. Нащокина в своих воспоминаниях пишет: «С тех пор, как знаменитая гадальщица предсказала поэту, что он будет убит «от белой головы», он опасался белокурых. Поэт нам рассказывал, как, возвращаясь из Бессарабии в Петербург после ссылки, в каком-то городе он был приглашен на бал к местному губернатору. В числе гостей Пушкин заметил одного светлоглазого, белокурого офицера, который так пристально и внимательно осматривал его, что тот, вспомнив пророчество, поспешил удалиться от него из залы в другую комнату. Офицер последовал за ним, и так и проходили они из комнаты в комнату в продолжение большей части вечера. «Мне и совестно и неловко было, – однако я должен сознаться, что порядочно-таки струхнул».
В другой раз в Москве был такой случай. Пушкин приехал к княгине Зинаиде Александровне Волконской. У нее был на Тверской великолепный собственный дом, главным украшением которого были многочисленные статуи. У одной статуи отбили руку. Хозяйка была в горе. Кто-то из друзей поэта вызвался прикрепить отбитую руку, а Пушкина попросили подержать лестницу и свечу. Поэт сначала согласился, но, вспомнив, что друг был белокур, поспешно бросил и лестницу и свечу и отбежал в сторону. «Нет, нет! – закричал Пушкин. – Я держать лестницу не стану. Ты – белокурый, можешь упасть и пришибить меня на месте».
Сосницкий в своих воспоминаниях пишет, что однажды он спросил у Пушкина: «Неужели, Александр Сергеевич, это вас серьезно занимает?» Поэт ответил: «Как сказки старой няни: сознаешь, что пустяки, а занимательно и любопытно, не верю, но хотелось бы верить… Скажу, перестановив те же слова, те же нянины сказки: верю, но хотелось бы не верить». Когда Пушкин был в южной ссылке, в Одессе грек-предсказатель повторил предупреждение петербургской гадалки об опасности для него беловолосого человека.
Ему, быть может, и хотелось бы отреагировать на предсказание так, как это сделал А. С. Грибоедов, со смехом рассказывавший о своем визите к Кирхгоф в 1817 году: «На днях ездил я к Кирхгофше гадать о том, что со мною будет… да она такой вздор врет, хуже Загоскина комедий!» Неизвестно, что нагадала Шарлотта Грибоедову, но, возможно, и ему предрекла страшный его конец.
