* * *
Языки пламени едва шевелились в печи.
Отец вернул на полку ручку и исчерканные страницы. Прочитает их кто-нибудь или нет – об этом он уже не думал.
Он принёс из чулана широкую ивовую корзину, скрученную из нормального дерева ещё до мутации. Затем с осторожностью сапёра, хирурга, дрессировщика, с волнением в душе взял на руки девочку, завёрнутую в матрас, простынки и одеяльце, и опустил в корзину.
«Прости, моя маленькая.»
Он потрогал дно опустевшей кроватки: оно было нежно тёплым, храня в себе частички доброго духа.
В кладовой оборотень разломал колыбель топором и кинул проголодавшемуся огню. Этих дров хватит совсем ненадолго.
Дрожащий отец медленно и нехотя подошёл к приютившейся на столе корзине. Положил рядом нож. Склонился над дочерью и смотрел на неё, заворожённый и напуганный до полусмерти. У него кружилась голова. Он боролся, он решался…
Не шелохнувшись, он простоял так до тех пор, пока огонь в печи не погас…
На улице нарастал гомон.
Из онемения человек-волк вышел, заметив лишь, как вокруг что-то трещит. Он оторвал взгляд от девочки и стал прислушиваться…
Показалось?..
Нет, снова треск… Вот, ещё… И ещё… Опять и опять, всё сильнее! Со всех сторон! Это трещали стены!
Одновременно с тем из чулана доносилась какая-то возня… Неожиданно оттуда раздался хруст дерева! Отец метнулся в тёмное помещение и увидел ужасное. Из дыры в полу торчали когтистые руки, почти человеческие: тот же размер, те же локти, мускулы, пятипалые кисти, тот же цвет, только немного чёрной шерсти поверху. Они размахивали, рассекали воздух, как лопасти, кровоточили и молотили половицы. Гремели удары и плясал визг. В отверстие, сквозь лохмотья древесных волокон протиснулась острая и сморщенная бешенством морда. Из пасти отрыгивались пережёванные доски и земля.
Крысарь!
Отец без лишних мыслей поднял колун и долбанул по черепу этой мерзости. Несколько секунд агонии – и тварь обмякла.
Хозяин переводил дыхание и оттирался он багряных брызг…
Чёрт! Какого лешего тут делали крысари!? Под домом, наверняка, был уже целый тоннель. Но не могли же они сами додуматься до такого! В раннем возрасте все их действия бессознательны, и потому стай у них нет. А прорыть подкоп – это, уж точно, надо знать, где и куда копать, да и одного крысаря мало будет. В конце концов, тут кругом волков полным-полно – их бы сожрали вмиг! И они кого-нибудь – тоже…
Оборотень воротился в комнату, которая по-прежнему трещала. Кроме того, добавился новый звук, клокочущий, ритмичный… Звериный слух подсказывал его источник – печь.
«Что происходит?»
Он увидел, как брёвна изнутри наливаются чернотой, словно в их пропитывало нечто водянистое и проступало наружу.
Через минуту нарисовались трещины. По стенам и с потолка заструилась, закапала какая-то чёрная жидкость, обращая детские цветные картинки в обвислое серое тряпьё…
Внезапно дом встряхнуло. Стены накренились; кое-где появились нещадные надломы, из которых виднелись толстые сосуды и хлестала кровь – всё чёрное. Участился и стал громче бурлящий звук.
Оборотень ринулся к печи: там витала непроглядная темнота.
Но там что-то было. Живое…
Он сбегал к сундуку за фонариком и, вернувшись, вторично заглянул в печное жерло, пронзив его лучом. Он чуть не выронил прибор, когда открылась картина…
В глубине топки, за поворотом дымохода, билось чёрное сердце, огромное и скользкое! Его желудочки и предсердия быстро и противно сокращались, а разветвлённые артерии и вены вонзались в камень, скорее всего, уходили в его недра и простирались внутри всех стен дома. И теперь эта сеть начала стягиваться, чтобы разрушить постройку.
О, Господи! Значит, оно родилось из золы и пепла сгоревшего дерева. Мутированного дерева! Или эти чёрные жилки в дровах не умирали от пламени, а просто скапливались там и сливались вместе… Неужели оно постоянно таилось здесь и росло, а огонь не причинял ему вреда? Как же он, идиот, проморгал такую дрянь, да ещё смел оставлять с ней наедине свою дочь!? О, проклятье!
Отец взял тоненький свёрток со стрелами и принялся заряжать самострел.
Он поочерёдно всадил в сердце три стрелы. Больше, увы, не было. Но больше и не потребовалось. Одинокий орган задёргался в конвульсиях, потеряв ритм. Дом напрягся и качнулся от внутреннего давления, а затем стих вместе с сердцем…
