В то время в Одессу приезжали тысячи беженцев со всех концов страны. Все они были одержимы стремлением перейти границу. Но как это сделать? Шоэль не имел о том ни малейшего представления. Поразмыслив, он решил обратиться к старому Носинзону. Автор замечательного стихотворения «Для тех, кто придет после меня» не может не любить сионистскую молодежь.
Это оказалось правильным решением. Хона Павлович действительно знает верных людей и свяжет с ними Мишу Каспи. Но прежде нужно добраться до Тирасполя – пограничного города на берегу Днестра. Обычно из Одессы едут на поезде до станции Раздольная, а оттуда – подводами или своим ходом. А уже в Тирасполе – тут Носинзон понизил голос до едва слышного шепота – действует группа контрабандистов, занимающаяся нелегальной переправкой людей на другой берег реки, и еще дальше – в Бендеры.
Многие уже перебрались таким образом в Румынию, хотя случались и неудачи. Да и потом будет непросто. В общем, следует набраться терпения и не бояться трудностей. Старик словно помолодел в этот вечер. Хана, молодая хозяйка дома, приносит морковный чай, Миша достает из мешка пакетик с кусковым сахаром, Натан – хлеб, варенье, домашнее печенье. Поев, молодежь тихонько запевает песни, полные тоски по Стране. Главные запевалы здесь Натан и Шоэль, не отстает от них и Хона Павлович – сегодня он словно вернулся к мечтам своей молодости.
Старик не успокоился, пока не прозвучали песни Сиона, популярные еще в прошлом веке: «Сион, Сион, место нашего Бога», «Расстилается дорога», «О росе и ливне», «Ой, мне так грустно» и другие. От этих печальных песен перешли к современным, а потом начали танцевать. И вот в комнате Шоэля Горовца пляшут веселую хору[123], танец первопроходцев. Хона Павлович бьет в ладоши и притоптывает ногой. Маленький Вася смотрит и удивляется – ему никогда не приходилось слышать такие песни.
Ночью между Шоэлем и Ханой происходит решающий разговор. Они шепчутся почти неслышно, но как много значения в этих тихих словах! Хорошо бы присоединиться к мишиной группе…
– Там, на земле Израиля мы создадим хорошую семью, а, Ханеле?
– А как же мама? – с горечью в голосе напоминает Хана.
– Мама может временно остаться с тетей Броней…
Хана отрицательно качает головой.
– Шоэль, милый, мама очень слаба сейчас. Ее нельзя оставлять одну, – шепчет она и покрепче обнимает своего Шоэля.
Она остро чувствует опасность: ей всего двадцать лет, она безумно любит мужа и страшится его потерять, как потеряла отца и старшего брата… Шоэль вздыхает. Обстоятельства приковывают его к России. Хана и в самом деле не может оставить Софью Марковну, но есть и другие соображения. Прежде всего, это мединститут. Отчего бы сначала не получить высшее образование, а уже затем уезжать? А кроме этого – так не хочется обрубать многочисленные нити, связывающие его с Россией, с одесской комнатой, с родным местечком, с пекарней и с пианино.
Он остается еще и потому, что считает себя красноармейцем. Разве не за новую светлую жизнь воевал он в Красной армии, разве не стоял плечом к плечу с другими братишками в буденовках? Шоэлю весьма непросто дезертировать, выйти из этого монолитного ряда. Трудно заставить себя уехать именно теперь, когда в России, наконец, открылись дороги для еврейской молодежи, когда упразднены все прежние ограничения. Да, в еврейских домах сейчас нищета, но ведь точно так же живут и остальные! Жизнь не стала легче, но поскольку права – в том числе и право на тяжелую жизнь – теперь равны для всех, то нет и горького чувства дискриминации.
На решение Шоэля повлияла и пропаганда евсеков, которые беспрерывно и беспрепятственно порочили тогда сионизм и идею о национальном возрождении. На каждом углу и при каждом удобном случае они трубили о полном поражении националистов. В каждой газете, на каждом собрании сионистов причисляли к агентуре международного империализма. Писали об экономическом кризисе в Эрец-Исраэль, о массовой безработице и малярии, о беспорядках и стычках с арабами. Все это не могло не откладываться в сознании.
Так Шоэль Горовец остался в Советской России. А кроме него такое же решение приняли еще очень и очень многие – в том числе и автор этих строк. Страшная война осталась позади, и людям хотелось верить, что она была последним испытанием. Прихода счастливой эпохи ждали, как прихода мессии, верили, что он уже здесь, что вот-вот явится желанное избавление.
