* * *
Зная, что в их распоряжении отныне два срока, люди теперь смотрят на жизнь другими глазами и иначе осознают ее цену. Стоит ли бояться смерти, если она перестала быть необратимой? Статистика самоубийств резко пошла вверх: депрессивные всех мастей, не задумываясь, пускают себе пулю в лоб, чтобы объявить миру, как тяжело им живется. Родители спокойно отпускают детей одних, не запрещают им опасных игр, не дрожат за них ежечасно. Когда жандармы приводят домой безбашенного подростка, который врезался на мотоцикле в фонарный столб, махнув перед этим стакан алкоголя, отец лишь мягко журит его, говоря, что вот умрет — тогда узнает почем фунт лиха, и грозит не пустить его домой, когда он воскреснет; мать, которая несколько месяцев назад крепко обняла бы сына, возблагодарив Небо, рассеянно отсылает его в свою комнату и предупреждает, что сумму страховки удержит из карманных денег, — «Может, тогда сообразишь приберечь свою вторую жизнь на потом, как твоя сестра».
А вот министр финансов рвет на себе волосы. Каждый день возвращаются старики, вычеркнутые из списков пенсионеров, которым придется снова выплачивать пенсию. Он твердит, что вторая жизнь не дается даром и что воскресениям будет назначена цена. В парламенте спорят о том, кому нести эти расходы: либералы считают, что солидарность имеет границы и живые не должны кормить воскресших; социалисты отвечают, что воскреснуть — право каждого и нельзя требовать от бывших мертвецов вновь приниматься за работу, дабы не убить их второй раз.
Поскольку «новые живые» в большинстве своем пребывают в прекрасной форме, почти бодрячками — даже если были прикованы к постели перед смертью, — врачи заключили, что оптимальный способ лечения многих пациентов — убить их, чтобы они вернулись в лучшем состоянии. Раковый больной, терпящий смертные муки, если прикончить его, воскреснет через неделю-другую с меньшим количеством метастазов и реальными шансами на излечение; горькому пьянице, чей организм разрушен алкоголем, целесообразнее предложить вместо сложной операции с неопределенным исходом чистую и безболезненную смерть, которая вернет ему здоровое сердце. Сегодня смерть пациента перестала быть врачебной неудачей: чтобы жить, надо иной раз умереть.
Среди серьезных последствий феномена следует отметить замешательство священнослужителей: после того как церковники веками проповедовали известные всем доктрины, им пришлось внести поправки в догму с учетом событий. Чтобы не слишком смущать верующих и не переделывать все на скорую руку, в Риме было решено, что воскресения — это что-то вроде льготы, допущенной Создателем на время, и что священникам надлежит призывать свою паству к благоразумию, советуя во второй жизни искупать грехи, совершенные в первой. Большой плюс: миллионы потрясенных неверующих узрели в воскресениях знак существования Бога и устремились в церковь за крещениями и причастиями, — а некоторые даже принимают постриг. На мессах не протолкнуться, монастыри не могут принять всех желающих, а в приходы течет больше денег, чем нужно для ремонта церквей и повышения заработной платы священников.
Еще один весьма немалый эффект воскресений в духовном плане состоит в том, что смерть отчасти утратила ореол тайны, который окружал ее до сих пор, в силу чего она была центральной темой в искусстве и философской мысли на протяжении двух тысячелетий. Мы по-прежнему не представляем себе, что бывает после смерти, но знаем теперь, что за первой жизнью следует вторая; проблема как бы откладывается и теряет свой метафизический приоритет. Философствовать о смерти и размышлять о смысле бытия уже не так насущно. Надо ли этому радоваться? Не факт. Жизнь прежде казалась нам абсурдной; мы думали, что она была бы не столь абсурдна, не будь смерти. На самом же деле все наоборот: мы убедились, что без смерти жизнь еще абсурднее, и уже жалеем о старых добрых временах, когда умирали обязательно, легко и необратимо, — о тех старых добрых временах, когда смерть была, по сути, умиротворением.
