, завоевана в нелегкой борьбе с врожденной склонностью рода человеческого шуметь. Поэтому каждый, понимая, каких усилий стоило ее добиться, находит в ней тем больше удовольствия. Вот и доказательство: к ней невозможно до конца привыкнуть. В Вольсане я всегда переживаю, проснувшись, момент смятения, не понимая, то ли я оглох, то ли окружающий мир исчез. Потом я начинаю осознавать, что я в городе тишины: этот покой не должен меня тревожить, ведь ради него я сюда и приехал».
НЕОБЫЧАЙНАЯ КОЛЛЕКЦИЯ (II)
Литература и скука
«Из всех секций моей библиотеки эта, наверно, самая для меня занимательная, — говорит Гулд об этой изумительной коллекции, которую он показывает лишь избранным посетителям. — Удовольствие мое, впрочем, не лишено парадоксальности: я собрал здесь самые скучные книги на свете».
Могут подумать, что полки этой секции ломятся от томов, — отнюдь. Отбор суров: Гулд допускает сюда только отменно скучные произведения, книги, воплощающие скуку, каждая страница и каждая строчка которых буквально сочится ею; валу заурядных книжонок, которые читают с вежливой скукой и не дочитывают до конца — либо интрига буксует, либо автор плохой рассказчик, — здесь нет места. Чтобы дать представление о своих критериях отбора, Гулд часто прибегает к следующей метафоре: «Скучная литература — как ил, — говорит он, — грязный и малоинтересный; но, если потрясти решето, на дне можно порой найти чистое золото — книгу, которая, в силу вызванного ею количества зевков, превышающих допустимый предел, обретает особое качество».
Я часто осматривал вместе с Гулдом эту удивительную секцию — редкая привилегия, как я уже сказал, потому что он мало кому ее показывает. Не припомню всех книг, о которых он рассказывал, и, разумеется, сам я не прочел ни одной; предлагать мне это было бы абсурдно, ибо все они скучны. Несколько авторов тем не менее мне запомнились; вот они.
— Альбер Мегамназ, художник из Франш-Конте, который в середине 40-х годов захотел осуществить мечту Флобера — написать целый роман ни о чем. Он остановил свой выбор на яйце и сам с собой заключил пари, что напишет на эту тему тысячу страниц. Ему это удалось, без обмана: от первой до последней из тысячи двухсот страниц «Яйцо» (иного названия он себе не представлял) целиком посвящено безмятежному и неизменному созерцанию куриного яйца, стоящего на подставке на его письменном столе и заменяемого каждые две недели свежим яйцом того же размера. Опубликовав этот титанический труд, Мегамназ выпустил вслед брошюру, в которой открыл, что труднее всего было не написать «Яйцо», но перечитать его. «На то, чтобы снести его — да простится мне каламбур, — я потратил год, работая по три часа в день; на то, чтобы перечитать, ушло десять лет, до того это было скучно. Во всех на свете книгах я могу найти какой-никакой интерес, даже если они не переведены, — забавно угадывать смысл слов, искать сходство с родным французским, смаковать экзотику и т. д.; но мое «Яйцо», заявляю это со всей ответственностью, не может привлечь ничем. При всем желании читатель умирает от скуки, одолев десяток строк. Я даже думал, что не смогу перечитать его целиком. Мне удалось себя заставить, но это была такая пытка, что я, кажется, даже немного поглупел».
— Другой поразительный случай: Абдель Аль-Малик, тунисский писатель, который, после череды литературных неудач длиной в жизнь, во Франции и Магрибе, объединил в сборник письма с отказами, полученные им за сорок лет. Не считая типовых отписок, во всех остальных ему разъясняли, что ни один читатель, имевший дело с его рукописями, не смог дочитать их до конца; некоторые уточняли, что сломались на пятидесятой, сороковой, тридцатой странице, — иногда и на первой. Стиль Аль-Малика был ни при чем, равно как и его сюжеты; просто его книги страдали таинственным недугом, который, собственно, нас и занимает: они буквально источали несказанную, колоссальную скуку. «За всю свою жизнь, — объясняет Гулд, — бедняга не написал ни одной книги, которую можно было бы дочитать до конца. Между тем он сокращал свои романы, выбрасывал главы и диалоги, потом перешел на новеллы, которые становились все короче. Но это не помогло: читатель и над ними усыхал, простите за выражение, как усыхал над его романами, и неизменно бросал, не дочитав. Даже пиши он хокку, результат был бы тот же. А жаль, потому что он, по его утверждению, умел придумывать поразительные концовки. Увы, никто никогда так и не смог это проверить».
