Мышу хорошо — его эта дура ловить не станет. А меня — запросто! Жопой чую.
Может, в кота превратиться? Немой, ты где там? В летаргию впал, что ли? Давай, превращайся!
Немой опять не отзывался. Я плюнул на переговоры с внутренним «я» и решил действовать проверенным методом.
Первым делом схватил выпавший из стены кирпич и со всей дури засандалил голове промеж рогов! Голова заорала благим матом. За стеной немедленно отозвались её братья.
Я ещё раз хряпнул кирпичом по голове. Кирпич с хрустом рассыпался у меня в руках. А голове — хоть бы хны! Вопя и щёлкая зубами, она упрямо протискивалась в камеру.
Тогда я вцепился руками в круто изогнутые рога и стал выпихивать голову из камеры. Голова упиралась, но и я не сдавался. Потихоньку, миллиметр за миллиметром, голова убиралась обратно в дыру.
Ох, как эта тварь верещала! Её вопли звучали одновременно утробно и пронзительно. Временами сволочь вообще переходила на ультразвук. Я чуть не оглох на хрен!
А что творилось за стеной! Там визжали, хрюкали, ревели и гоготали. Удары в кирпичную кладку сыпались градом. Стена вздрагивала, но стояла крепко. Видно, у неё было только одно слабое место. Спьяну, что ли, каменщик его строил?
Я помянул грубым словом безымянного древнего строителя и покрепче упёрся босыми ногами в шершавый каменный пол.
Блядь, а что я делаю?!
До меня только сейчас дошло, что если я окончательно выпихну голову из камеры, то дыра освободится! И в неё сможет пролезть такая тварь, по сравнению с которой оскаленная рогатая обезьяна покажется девочкой на утреннике.
Подтверждая мои слова, обезьяна дёрнула головой и чуть не утащила меня за собой в дыру. Я опять уперся ногами в пол и изо всех сил принялся тащить обезьяну обратно.
— Держи, не выпускай! — подбадривал из-под кровати мыш.
Да где же эта грёбаная охрана? Кажется, мне обещали, что в тюрьме я нормально высплюсь. Опять кинули?
Дверь камеры со стуком распахнулась.
— Тащи его сюда, перекидыш!
Я упёрся ногами в стену и поднажал.
Что-то свистнуло возле моего уха, и на башку демона опустилась здоровенная кувалда.
Демон хрюкнул и окаменел.
Каменные рога в моих руках сухо хрустнули и обломились. Я больно шлёпнулся жопой на пол.
— Ну вот, такую скульптуру испортил! — укоризненно пропищал из-под кровати мыш.
За стеной раздавались глухие удары и обиженно взвизгивали демоны. Видимо, охрана наводила порядок.
Рядом со мной, сжимая кувалду, стоял сам начальник темницы.
— Ты как, перекидыш?
Охрененно, бля!
Я с интересом покосился на кувалду. На деревянную ручку была плотно насажена серебряная болванка весом килограмма четыре.
— Нравится? — спросил начальник темницы. — Магический молот! Рукоять — чистая осина! Лёгким прикосновением глушит любую нечисть.
Я перевёл взгляд на окаменевшего демона. На его голове виднелся отчётливый отпечаток кувалды. Да уж, бля, волшебство!
Начальник темницы озабоченно осмотрел дыру в стене.
— Ремонта на двадцать золотых, не меньше, — проворчал он. — А казначей опять сметы урезал. Жаба жадная! Вот бы к нему в сокровищницу этого демона выпустить! Перестал бы на темнице экономить. Хотя… Можно демона из дыры не вынимать! Растворчиком обмажем, оштукатурим, и порядок! А? Как думаешь, Немой?
Я думал только о том, как мне хочется спать!
— Ладно, Немой, ты отдыхай! — сказал начальник темницы. — Тебе ещё утром с Сытиным разговаривать. А это, брат — трудное дело! Смотри, не ври ему. Он людей насквозь видит.
За стеной было тихо. Демонов то ли увели, то ли плотно упаковали в смирительные рубашки. Я растянулся на койке. Мыш повозился под кроватью, потом мягко прыгнул на матрас и устроился рядом. Я уставился в потолок, и перед глазами опять поплыли странные картинки.
* * *
— Мать твоя знахарка была. Колдунья. Никого не боялась — ни богов, ни нечистой силы.
Дед Никей смеётся надтреснутым хохотком. Немой, раскрыв рот, смотрит на деда. Дед никогда его не бьёт, и часто с ним разговаривает. Вот и сейчас рассказывает о матери, которую Немой помнит уже плохо.
В деревне к ней относились осторожно. Она пришла неизвестно откуда, одна. Уже беременная. Поселилась в пустой избе, на отшибе. Хозяева избы померли от гнилой болезни. Потому никто к избе и не подходил, даже на дрова разобрать боялись. Хотели сжечь, да махнули рукой — как бы огонь на деревню не перекинулся.
