– А жить когда? – интересовался Гарик.
– В Америке все работают с утра до ночи.
– Ну вот пусть они и работают, – разрешал Гарик и брал на гитаре аккорд.
– А твою семью будет кормить мой отец? – интересовалась Маша.
Гарик брал новый аккорд.
– А я буду краснеть за тебя…
Маша не повышала голоса. Просто объясняла Гарику недопустимое положение в их семье.
Гарик делал вид, что не слышит. Он был принц-консорт, а это значит: никаких обязательств, никаких усилий, одни удовольствия. Он знал, что семья голодать не будет. Отец Маши – молодой еще, пятидесятилетний лось. До девяноста доживет как минимум. Значит, еще сорок лет семья будет в шоколаде. А он, Гарик, как шмель станет летать над цветущим лугом жизни, садиться на один цветок, потом на другой и при этом аккомпанировать себе на гитаре.
Может быть, Гарик родился не там и не тогда. Время и место. Если бы он родился, скажем, в США, работал бы на припевках и подтанцовках у Мадонны – был бы богатым человеком и его любовницей стала бы уникальная Мадонна, а не Инна Рогожкина, одна из многих.
Маша спросила у Насти:
– Ты голодная?
– Я люблю есть, – созналась Настя.
Это было заметно по ее тугим щечкам. Инна время от времени не выдерживала и целовала эти щечки. Когда они с Блинком попадали в чужое пространство, их любовь обострялась. Любовь накрывала их как куполом, защищала.
Гарик тем временем пел песни из современного репертуара.
Какой бы застой ни стоял на дворе, искусства процветали. И песни были превосходные. Плохие песни тоже имели место быть, но они не приживались. Быстро лопались, как пузыри. А хорошие песни сразу превращались в шлягеры и звучали изо всех окон.
Инна слушала и смотрела на Гарика. Гарик пел и в этот момент становился сексуальным. Его хотелось.
Инна понимала его истинную цену. Цена была невысока: бабник и захребетник. Но он манил. Его мужская радиация наполняла комнату от пола до потолка. Хотелось открыть форточку. Было трудно дышать.
Инна предчувствовала, что когда-то ЭТО произойдет.
И ЭТО произошло.
Началось с пустяка: Гарик поцеловал ее в машине. Всего-то ничего. Но плотину прорвало.
Никогда в своей жизни Инна не испытывала такого чувственного наслаждения и даже не представляла, что ТАК бывает.
Гарик – талантливейший любовник. Буквально, Паганини со скрипкой. Гарик – Паганини, а Инна – скрипка. На ней никто и никогда ТАК не играл, и она не отзывалась ТАК.
Казалось бы, что нового в таком нехитром деле? Однако талант – это всегда новое.
Инна и Гарик подсели на секс, как на иглу.
Гарик сбегал с работы и заявлялся к Инне в первой половине дня, когда Настя была еще в школе. У них было часа два. Любовники набрасывались друг на друга, как хищники. Едва успевали добраться до дивана.
Случалось, Гарик приходил на ночь. Он что-то ловко врал Маше и оставался с Инной до утра, до тех пор пока Настя еще не проснулась.
Они никуда не торопились, пили чай с вареньем из лесных ягод. Выходили на балкон, смотрели на небо. Впереди была самая длинная ночь.
После страсти они проваливались в нежность и плыли в ней, как в невесомости. И засыпали рядом, и видели один и тот же сон, поскольку были ОДНО.
Утром он уходил. Инна провожала его до лифта. Возле лифта стояли долго, как будто он уходил на войну. Не хотелось расставаться.
Первое время Инна боялась, что не сможет встретиться с Машей, посмотреть ей в глаза. Как это возможно?
Но оказалось – возможно. Они вместе ходили в театр на интересные премьеры. Инне не было стыдно. Ее не мучили угрызения совести. Она по-прежнему любила Машу, восхищалась ею. Гарик – это одно, а Маша – совершенно другое. Чувства к Гарику и Маше были разные и не смешивались, как жидкости с разным удельным весом.
Инна не собиралась разрушать их семью, не собиралась выдирать Гарика в личное пользование.
Отношения Маши и Гарика не менялись. Они ссорились раньше и продолжали ссориться теперь. Семья переживала кризис.
Маша любила, когда Инна появлялась в их доме. Она приносила с собой радость и здравый смысл.
Однажды все вместе отправились на прогулку в Воронцовский парк. Подошли к пруду. На берегу стоял могучий дуб, с него свисала «тарзанка» – толстая веревка, к которой крепилась перекладина.
