Коллонтай предпочитала в объяснения с ним на этот счет не вступать. Тип дельца по влечению, притом бескорыстного, представлялся ей любопытным. Но с ним надо было держать ухо востро, она уже поняла.
Пока Фукс обходил богачей или добивался от испанских дипломатов, чтобы они добросовестнее защищали интересы русских, он был незаменим. Но вот, явившись однажды к ней, он внес совсем новое предложение.
— Для начала уточним: ведь не собираетесь же вы оставаться в Берлине до окончания этой идиотской войны?
— Вы хорошо знаете, мы хлопочем о визах.
Положив на стул портфель, он продолжал, размашисто жестикулируя, как всегда:
— Но не за тем же вы стремитесь попасть на родину, чтобы содействовать царю в его архиреакционной политике?
— Следует так думать, господин Фукс.
— То есть на родине вы продолжите дело, которому служите?
— Каждый займется, я полагаю, тем, что сочтет для себя нужным.
— Вот-вот, совершенно верно! — Он решительно повернулся к ней. — Итак, слушайте: одному депутату рейхстага и мне почти удалось согласовать вопрос о выезде группы русских, к которой принадлежите вы и подобные вам.
— Как это понимать? — насторожилась Коллонтай.
— Ах, не требуйте от меня подробностей! Если звание депутата, притом социал-демократа, и мое могут служить гарантией порядочности, доверьтесь нам.
— Некоторые вещи надо знать наперед: как ни велико наше стремление выехать, мы далеко не на все согласимся.
Он нетерпеливо замахал на нее руками.
— Все та же история с вами, русскими! Когда желаемое само плывет вам в руки, вы вспоминаете о каких-то принципах. Поймите, я человек практический. Если принципы так важны для вас, то затевать эту канитель ни к чему. — Он скучно зевнул, показывая, насколько неинтересен подобный спор. Но вслед за этим оживился снова — Вот я чего не пойму: ваша цель — расшатать самодержавие, так? С целями оберкомандо это ведь не расходится. Что же удивительного, если оно готово согласиться на выезд группы русских? На вашем месте я сделал бы вот что: составил список тех, за кого вы ручаетесь; включите революционеров разных направлений, одних только революционеров.
— И мы должны взять на себя обязательства перед оберкомандо?
— Ерунда! Обязательства останутся по эту сторону границы и обратятся в ничто, как только вы ее пересечете.
— Вряд ли товарищи пойдут на такую сделку, — сухо заметила Коллонтай.
Он сделал несколько шагов и резко остановился.
— Хорошо, давай re тогда встретимся завтра. Мы придем вдвоем, депутат и я. Ведь это социал-демократы хотят помочь своим русским коллегам!
Фукс ушел расстроенный. Он добился лишь согласия прийти завтра утром на Ангальтский вокзал.
В эмигрантской колонии разгорелся горячий спор. Речь шла о судьбе людей, обреченных на голод и оторванных от насущного дела. Меньшевики, эсеры, трудовики готовы были согласиться на сделку, и только маленькая группа большевиков сочла для себя невозможным такого рода сговор с генералами.
Слишком велика была ответственность. Нужен был совет человека, авторитет которого был бы в глазах Коллонтай безоговорочным. Таким человеком являлся Либкнехт.
Он выслушал ее, задумчиво смотря в сторону сощуренными глазами.
— Я согласен с вами, — помолчав, сказал он. — Это не та почва, на которой возможны сделки… Но хороши и господа социалисты. Кто же это, интересно, союзник Фукса? Пойдите, взгляните-ка на него.
На следующее утро они встретились. Спутник Фукса нахлобучил шляпу, предпочитая остаться не узнанным. Ба, да это же Гере, старый знакомый, тот, кто пытался оправдать воюющую Германию в глазах Коллонтай!
Поняв, что он узнан, Гере заявил без обиняков:
— К чему артачиться? И какое кому дело, что вы тут пообещаете?
— Буквально то же самое говорил и я! — воскликнул Фукс.
— Вот вы, коллега Коллонтай, намерены остаться в Скандинавии? Ну и, пожалуйста, оставайтесь. Я довезу вас до границы, а затем сдам шведским товарищам. Дальше дело ваше.
— Нет, давать обязательства, которых заведомо не выполню, я не способна.
— Каких?! О чем!
— Нас выпускают в расчете на то, что мы будем вести в России подпольную работу — так? Чуть ли не в пользу вашего кайзера?
