– Уф, хорошо хоть живыми ушли, – буркнул папа, заводя мотор.
– Что это такое было?
– Кто ж ее знает. Я тебе говорил когда-то: эти стареющие американские феминистки, похваляющиеся тем, что сами за себя платят и сами открывают себе двери, на самом деле вовсе не очаровательные современные женщины, какими себя считают. Не-ет, это космические зонды из галактики Большое Магелланово Облако в поисках мужчины, возле которого можно пристроиться на стационарную орбиту.
– Вообще-то, я о тебе. Ты ей нахамил.
– Я нахамил?
– Ага. А она симпатичная. Мне понравилась.
– Нельзя назвать симпатичным человека, который вламывается в твое личное пространство, приземляется, не спрашивая разрешения на посадку, и позволяет себе исследовать твой ландшафт при помощи радара, да еще и транслировать полученные результаты на все космическое пространство.
– А как же Вера Штраусс?
– Кто-кто?
– Вера П. Штраусс.
– А-а, которая ветеринар?
– Кассирша в магазине здорового питания.
– Да, конечно. Мечтала стать ветеринаром. Я помню.
– Она к нам полезла с разговорами, когда мы…
– Отмечали мой день рождения. Я все помню, в стейк-хаусе Уилбура.
– Уилсона. Стейк-хаус Уилсона, в округе Мид.
– Ну да, я просто…
– Ты пригласил ее подсесть к нам, и мы три часа выслушивали ее кошмарные истории.
– Как ее бедному брату сделали лоботомию, помню-помню. Я же тогда признал, что был не прав, и попросил у тебя прощения. Откуда мне было знать, что она сама – готовый пациент для шоковой терапии и надо было сразу вызывать тех милых заботливых людей, что появляются в финальной сцене «Трамвая „Желание“»?[77]
– Что-то ты тогда не жаловался на ее радар.
– Уела. Но все-таки Вера была необычной женщиной. Не моя вина, что ее необычность оказалась в духе Сильвии Платт[78]. По крайней мере, что-то экстраординарное в ней было. А эта, сегодня… Я даже имя ее уже забыл.
– Ханна Шнайдер.
– Да, так вот, она…
– Что «она»?
– Банальная.
– У тебя крыша поехала?
– Я не для того шесть часов экзаменовал тебя по дидактическому пособию «Выходя за рамки школьной программы», чтобы ты в повседневной жизни употребляла такие выражения, как «поехала крыша»!
– Ты несколько повредился в уме, – отрезала я, скрестив руки на груди и глядя в окно на проезжающие автомобили. – А Ханна Шнайдер… – Я постаралась вспомнить какие-нибудь внушительные слова, чтобы утереть папе нос. – Обворожительна и непостижима!
– Э-э?
– Знаешь, она ведь прошла мимо нас вчера в «Толстом коте».
– Кто?
– Ханна.
– Она была в «Толстом коте»? – удивился папа.
Я кивнула:
– Прошла вплотную к нам.
Папа задумался, потом вздохнул:
– Надеюсь, она не вроде погибшего зонда «Галилей»[79]. Еще одной аварийной посадки я не переживу. Как бишь ее звали – ту, из Кокорро?
– Бетина Мендехо.
– Да, Бетина, у нее еще был чудный четырехлетний сынишка-астматик.
– Дочь девятнадцати лет, училась на диетолога.
– Ну конечно, – кивнул папа. – Теперь я вспомнил.
Глава 6. «О дивный новый мир», Олдос Хаксли
О школе «Сент-Голуэй» папе рассказал коллега – преподаватель Хиксбургского государственного колледжа, и вот уже около года глянцевая брошюрка 2001–2004 г. под волнующим названием «Лучше учимся – выше летаем» странствовала в большой коробке на заднем сиденье нашего «вольво» (вместе с пятью экземплярами научного журнала «Федеральный форум», т. 10, № 5, 1998, где была напечатана папина статья «Nächtlich[80]: распространенные мифы о борьбе за свободу»).
Брошюрка была набита стандартной демагогией с массой восторженных прилагательных и солнечных фотографий деревьев в осеннем уборе, учителей с добрыми мышиными лицами и радостных школьников, шагающих по дорожкам, держа учебники, словно букеты цветов. На заднем плане скучали тускло-лиловые горы и уныло-синее небо. «Школа оснащена всеми необходимыми удобствами», – томно стонала стр. 14. И действительно, фотографии являли читателю футбольное поле, такое ровненькое, словно оно было застелено линолеумом, столовую с окнами-эркерами и коваными чугунными люстрами, а также монструозный спорткомплекс, масштабами не уступающий Пентагону. Крошечная каменная часовенка изо всех сил старалась спрятаться от рассевшихся среди газонов мощных зданий в тюдоровском стиле, с пышными названиями вроде Ганновер-Холл, Элтон-Хаус, Барроу и Воксхолл. Фасады их напоминали американских президентов: седая маковка, насупленный лоб, деревянные зубы и упрямое выражение.
