4. Звонил сегодня в бухгалтерию Лениздата. Деньги тебе уже выслали, хотя и недавно. Надо полагать, в течение декады получишь. Смоляна я не трогал до сегодняшнего дня — давил фасон. Но после твоего письма позвонил. Назначили свидание. Прямых вопросов я не задавал (по-прежнему давил фасон), но по тону его — такое ощущение, что можно спокойно посылать ВНМ в «Байкал» или куда там. Думается мне, что свидание нашему дорогому Смоляну нужно в основном, чтобы блеснуть передо мною эрудицией и тонким пониманием русской стилистики. Практического выхода я не жду и тебе не советую, хотя отсылать рукопись все же подожди впредь до окончательного выяснения. Думаю, что в течение недели дам тебе абсолютно точные сведения об этом деле.
5. Что касается статьи о воспитании подростков, то дело это полезное, важное, нужное, но очень уж сложное. Кое-что написать, конечно, можно было бы, если бы нас не торопили. Скажем в сентябре же, на море и написали бы. Не о воспитании вообще, а о роли книги в воспитании. Меня эта мысль давно занимает, да и тебя, кажется, тоже. В общем, дай редактору осторожное согласие: мол, осенью мы, вероятно, если нас не отвлекут неотложные дела, попытаемся такую статью написать. Я думаю, более решительных промисов давать не след — со статьями у нас, как у кота Василия с именами, особенно плохо.
6. Получил два письма. Одно — от нашего старого почитателя из Малоярославца — очень толковое письмо в основном о ТББ, чувствуется глубокое проникновение в материал. Другое пришло из Пулково, я его еще не читал, но все Пулково читало (это открытка), говорят, там написано, что УнС стоит десяти Нобелевских премий.
7. Я тоже подумываю иногда об МПС, хотя главным образом занимаюсь созерцанием футбола и обобщением теории Гиббса (без особого успеха). Мысль о реализации сенсаций, на мой взгляд, плодотворна. Кое-какие выходы я вижу: йети и атлант, запутавшиеся в бюрократической паутине. Йети, обследование которого заняло так много времени, что он успел проэволюционировать сначала до кроманьонца, а потом и далее и был передан в другой отдел, как обыкновенный гомо сапиенс, не имеющий отношения к проблеме снежного человека. В общем, будем думать дальше.
Ну, пока всё, жму органы и манипуляторы, твой [подпись]
P. S. Яков Борисович еще письмо прислал. И марки. Очень, очень милый человек и, кажется, умница. Только гениями нас зря считает.
P. P. S. Привет Ленке и всем.
ПИСЬМО БОРИСА БРАТУ, 22 ИЮЛЯ 1966,
[259] Л. — М.
Дорогой Аркашенька!
Пишу, не дожидаясь твоего ответа. Вчера был у Смоляна. Разговаривали четыре часа. Феноменальный человек! Умница, эрудит, ясно и точно мыслит, но — господи! — стоит ему открыть рот и — речь. Второй раз откроет — выступление перед молодыми писателями. Третий раз — доклад на философском семинаре. Меньше пятисот слов за раз (если могучее басовое «э-э-э» считать только за одно слово) он не произносит. Ответить на вопрос просто «да» или «нет» ему так же трудно, как нам с тобой без подготовки отбарабанить: «неоколониализм и неоимпериализм квазиэволюционируют к эксгибиционально-экзистенциальной арти-эякуляции». Ну, ладно. Договорились мы о следующем:
1. Повесть ему очень нравится. И ему, и тем его доверительным знакомым, которым он давал ее читать в Коктебеле. (Я выразил неудовольствие, он извинился и сказал, что за тех людей ручается. Это Хмельницкая и Гессе — фамилии, действительно, неплохие.)
2. Если мы проделаем кое-какие манипуляции с текстом, соответствующие его замечаниям (см. ниже), он берет у нас эту рукопись и приложит все старания к тому, чтобы она появилась в первой половине следующего года. Вероятность напечатания, по его мнению, порядка одной второй, но я не уверен, что он четко себе представляет понятие вероятности.
3. Одновременно он оставляет за нами право передать эту повесть в любой другой орган, при условии, что мы немедленно сообщим, если нам где-то скажут «да». Если нам скажут «да» одновременно и в «Звезде», и в другом журнале, мы оставляем за собою право выбрать орган, где требуют меньших переделок.
4. Замечания его сводятся к следующему:
