Нынешней ночью я совершенно уверился в том, что не обрету покоя на этом свете. На сей раз инструментом провидения оказалась моя родная дочь. И не знаменательно ли, что глаза мои открылись благодаря странному феномену, необъяснимому явлению природы, возбудившему беспокойство и неуверенность во всех очевидцах?
Я проснулся от сильного, хотя и отдаленного грохота, и меня поразила зловещая игра пятен кровавого света на стенах спальни. Грохот был рокочущий и перекатывающийся, подобный тому, какой бывает при землетрясениях, так что весь дом содрогался, звенели стекла, и пузырьки с лекарствами, словно канатные плясуны, подпрыгивали на ночном столике. Я вскочил с постели и подбежал к окну. Все небо на севере полыхало; казалось, будто там, за далеким горизонтом, разверзлась земная твердь, обнажив доселе скрытые от глаз человеческих адские бездны, и к звездам из-под земли бьют разноцветные фонтаны первозданного пламени. Некоторое время я стоял неподвижно, не в силах пошевелиться, как вдруг взгляд мой упал на влюбленную пару, сидящую на скамеечке под самым моим окном. Ничего не видя и не слыша, озаряемые страшными сполохами и колеблемые подземными толчками, они пребывали в объятьях друг друга и целовались взасос. Я сразу узнал Артемиду и решил было, что это вернулся Харон, и она так обрадовалась, что вот целуется с ним, как невеста, вместо того чтобы вести его прямо в спальню. Но в следующий миг я узнал в кровавом свете новую заграничную куртку господина Никострата. Сердце мое облилось кровью. Только этого мне не хватало для украшения моей безбедной жизни.
Не то чтобы это явилось для меня полной неожиданностью. Я сразу вспомнил темные слухи, которые распространялись городскими насмешниками, язвительные намеки Парала и сочувственные взгляды Япета. Припомнил я и собственные подозрения, когда однажды, не могу даже сказать, при каких обстоятельствах, я усмотрел на плечах и шее Артемиды темные пятна величиной в пятак. Слепец! Во всем городе, да что там в городе — во всей округе один лишь распутник Никострат оставляет на женщинах такие пятна. Насмотрится иностранных фильмов [Далее отсутствует. — С. Б.]
Чем-то, вероятно, Авторов такое начало не устроило, и они начинают повесть несколько по-другому. Здесь Аполлон старается вести свой дневник, обогащая его более художественными и даже экзальтированными деталями, но делает это, по задумке Авторов, неумело:
<…> будто к звездам из-под земли били разноцветные фонтаны огня, будто там, за далеким горизонтом, разверзлась земная твердь, обнажив доселе скрытые от глаз человеческих адские бездны. А эти двое, ничего не видя и не слыша, озаряемые адскими сполохами и колеблемые подземными толчками, сидели на скамейке под самым моим окном и целовались взасос. Я сразу узнал Артемиду, и сердце мое облилось кровью, хотя я и попытался заставить себя думать (о, эта вечная слепота любящего существа!), что это Харон внезапно вернулся из командировки, и она так ему обрадовалась, что вот целуется с ним в саду, как невеста, вместо того чтобы идти прямо в спальню. И тут в кровавом свете я вдруг узнаю новую заграничную куртку господина секретаря! От гнева и горя, от поруганного отцовского чувства, в предвидении позора на весь город и неминуемых объяснений с Хароном все помутилось у меня перед глазами, и я как был, босиком, бросился в гостиную, чтобы позвонить в полицию. Телефон полиции долго был занят, но я звонил до тех пор, пока не дозвонился. К сожалению, дежурным оказался Пандарей. «Алло, — сказал я, — это вы, Пандарей?» — «Да, — сказал он, — вас слушает старший полицейский Пандарей. Это вы, Аполлон?» — «Да, это я, — сказал я. — Что это там происходит за горизонтом?» — «Где, где?» — спрашивает он. «За горизонтом». — «За каким горизонтом?» — спрашивает этот осел. «За северным горизонтом». — «Вы это о чем? — спрашивает он. — Вы это насчет пожара?» — «Ну да! — отвечаю я. — Что там горит?» — «Что-то такое, видимо, горит, — сообщает он. — Но вот что горит, это не установлено». — «Значит, вы тоже не знаете, — говорю я. — Но вам, Пандарей, следовало бы давно позвонить куда-нибудь и выяснить. Ведь спать невозможно». — «Я без вас знаю, что мне следует и что мне не следует, — отвечает он, — и я бы уже давно принял меры, но не могу, потому что вы все звоните без перерыва, а я по уставу обязан отвечать на каждый звонок… Ну вот, — говорит он с досадой, — опять привели этого проклятого золотаря. Подожди минутку, Феб… Ну что он еще натворил? — спрашивает он кого-то. — Ага… Понятно. Ты меня слушаешь, Феб? Так вот, на этот раз он осквернил крыльцо мэрии. Пьян мертвецки, даже драться не может. Ты меня извини, Феб, но мне теперь придется составлять протокол, а если тебя так уж волнует этот пожар, позвони попозже, наверное, что-нибудь выяснится».
